— Пятый караван с юга опять привел рабов. Мы отказались от них, но Младший Жрец осмотрел людей. И выбрал троих.

— Младший Жрец…

— Много циклов назад в шестой нижней системе был начат новый проход. Потом от него отказались. Один из чужаков сделал его.

— Ему двигались навстречу?

— О, Старший Жрец! Трудно поверить, но он работал один и не знал, что впереди. Остальные умерли. Этот тоже был почти мертв, когда вышел наружу.

— Действительно, поверить трудно. Неужели он из Внешнего Мира?

— О да, Старший Жрец! Достаточно увидеть его, чтобы рассеять сомнения. Этот человек, пожалуй, вдвое больше любого из нормальных людей — Добывающих или Несущих!

— Странно… Это ты придумал такое испытание или?..

— О, Старший Жрец!

— Значит, Младший… Что ж, если ты однажды ошибешься…

— Я не ошибусь, Старший Жрец!

— Посмотрим. Ты еще что-то хочешь сказать о нем?

— О да, Старший Жрец, о, да! Мне пришлось поместить его среди Добывающих. Уже почти пятьдесят малых циклов он живет среди них.

— Богиня дает свою плоть чужаку?! Человеку из Внешнего Мира?!

— О да, Старший Жрец, о, да! Богиня милостива к нему.

— Но почему?!

— Мне трудно ответить. Старейшины Добывающих говорят, что Большой обладает Знанием и Умением. Секреты и навыки, что передаются из поколения в поколение, ему известны.

— Странно… Он говорит?

— О да! Не прошло и десяти малых циклов, как он обрел слух и речь. Я знаю, что так не бывает, но это — истина. А Слуги Жизни…

— Что Слуги Жизни?

— Они говорят, что уже двенадцать женщин понесли от него. Он щедро раздает свое семя.

— Что ж, если все это правда, то чужак вполне может стать Достойной Жертвой. Но не забыл ли ты о том, что Жертва должна понимать, знать и приветствовать свою участь?

— О да, Старший Жрец! То, что я рассказал, не вызвало твоего гнева. Значит, я могу действовать дальше.

— Ты хочешь рассказать ему все?

— О да! Я расскажу ему все. Он поймет и с радостью пойдет к ней!

— Но он же дикарь!

— Он умен, Старший Жрец.

Ночь и день — это понятия для мира, где есть солнце. Там, где его нет, они бессмысленны. Часы, вопреки всему, работали, но Николай смотрел на них все реже и реже. Зачем? Здесь некуда спешить, здесь нельзя никуда опоздать.

Они просыпались на коровьих шкурах в низком широком зале, где никогда не гаснут факелы. Их будили маленькие бритые наголо женщины. Они приносили еду — большие плоские блюда с вареным мясом. Его нужно есть руками, а бульон хлебать подобием глиняной ложки или черпака. Женщины улыбались приветливо, а мяса было вволю. В первые дни Николай ел очень много и даже стеснялся этого. Но женщины улыбались и приносили еще. Наверное, он им нравился — такой большой и сильный по сравнению с окружающими. Его аппетит, кажется, их забавлял: сколько же может съесть этот дикий человек и не лопнуть? Впрочем, эффект хронического голода на мясе был Николаю известен по прежнему опыту: когда с обычного рациона переходишь на чисто белковое питание, первое время есть хочется постоянно, но это быстро проходит. Ни компота, ни чаю здесь не полагалось — только вода.

Потом все дружно шли в забой, в смысле — на работу. Николаю понадобилось не меньше пяти спусков, чтобы хоть как-то разобраться в здешней организации труда. За исключением зала наверху, он все время видел, да и то в полумраке, очень ограниченное пространство, а рядом находилось не более двух-трех человек. Общий же смысл жизни этого подземного муравейника он понял почти сразу — добыча медной руды! Когда-то давно по трещинам в породе сочились растворы, которые оставили после себя участки, обогащенные минералами меди. Большинство их названий Николай уже не помнил, да и трудно было что-либо разглядеть при таком свете. Уверенно он определил только малахит, встречающийся в виде мелких почек и натеков.

Одинаковые на первый взгляд коротышки-гномы были четко разделены на своеобразные касты по специальности. Так, например, те, кто занимался проходкой тоннелей-штолен, никогда не утруждали себя проблемой вынутой породы. Для этого существовали другие группы: породу вручную сортировали и загружали в кожаные короба носильщиков. Каждому доставалась порция килограммов 10–15, не более. Вероятно, пустая и обогащенная порода относились в разные места, но куда — Николай не знал. Сам он, кажется, оказался причисленным к касте тех, кто добивал руду — именно руду, а не пустую породу. Сами себя эти люди называли Добывающими.

Когда он первый раз вместе со всеми спустился в рабочую зону, ему предложили уже знакомый костяной клин и короткую каменную кувалду. Где именно надо работать, ему не показали, и он, взяв плошку с закрепленным фитилем, стал осматривать стены узкого штрека. Одна из трещин показалась ему перспективной, и он стал ее расширять при помощи клина. Оказалось, что он угадал: в глубине было гнездо или пятно песчаника, насыщенного зелеными минералами меди. Николай начал вываливать эту зеленую дроблёнку на пол и через некоторое время услышал позади себя одобрительный гомон. Вскоре возле него уже сидели два «подсобника» — с коробом и лопатой. В конце концов Николай расковырял довольно приличную нишу, и дальше работать стало неудобно — нужно было переходить на разборку вмещающей породы, чтобы обеспечить доступ к остаткам руды в гнезде. Как только на пол упали первые глыбы пустого песчаника, коротышки вновь загомонили. Знаками они объяснили:

— Это должен делать не ты.

— А я что? — удивился Николай.

— Что хочешь и где хочешь! — ответили ему.

Николай пожал плечами, подобрал свой инструмент и стал искать новое перспективное место. «Дня» через два он опять забрел в знакомый штрек: весь участок стены, из которой он выколупывал руду, был снят сверху донизу, но пятно зеленой дроблении никто не тронул — похоже, оставили специально для него.

Часы свои Николай в конце концов раздавил прямо в кармане. Последнее, что он смог установить с их помощью, это продолжительность рабочей смены; не менее десяти часов, но не более двенадцати. Ни перекуров, ни перерыва на обед не предусмотрено; нет, правда, и гонки — копайся себе потихоньку.

Кто и как подает сигнал к окончанию работы, Николай так и не понял. Просто наступал момент, когда коротышки начинали переговариваться более оживленно, а потом потихоньку стягиваться к наклонному тоннелю, ведущему вверх. По дороге вдоль стен складывались инструменты. В одном из коридоров, например, выстраивался длинный ряд кожаных коробов для переноски породы, а напротив такой же ряд костяных совков-лопаток грузчиков. Кувалду и клин Николай оставлял в общей кладке и в следующий раз брал не свой вчерашний инструмент, а первый попавшийся — и никто не возражал.

Они шли по наклонному тоннелю, поднимаясь все выше и выше. Николай видел только сутулые спины двух-трех идущих впереди коротышек и был занят, в основном, тем, что подныривал под выступы свода, чтобы не стукнуться головой, — его рост, невеликий в родном мире, здесь был явно чрезмерным. На одной из развилок их встретил человечек в знакомом кожаном балахоне. Когда Николай поравнялся с ним, человечек тронул его за плечо и молча указал на правый тоннель. Туда сворачивали немногие, и Николай последовал за ними.