Если на полотне отчетливо виден узел, это означает, что данная картина посвящена Марии Магдалине.

Что касается двух других значений ее имени, трудно-постижимых и загадочных, они связаны с дорогим для маэстро Леонардо понятием: светом. О свете он готов говорить бесконечно. Он считает, что свет — это единственное пристанище Бога. Отец Небесный — это свет. Небо — тоже свет. В сущности, свет во всем. Поэтому он не уставал повторять, что, если мы обретем власть над светом, мы сможем общаться с Отцом всякий раз, когда нам это необходимо.

Тогда я не знал, что представление о свете как связующем звене нашего общения с Богом попало в Европу именно благодаря Марии Магдалине.

Об этом я вам сейчас и расскажу.

После смерти Христа на Голгофе Мария Магдалина, Иосиф из Ариматеи, любимый ученик Иисуса Иоанн и небольшая группа верных последователей Мессии бежали от преследований в Александрию. Некоторые остались в Египте и основали первые и самые мудрые из ныне известных христианские общины. Но Магдалина — хранительница самых невероятных тайн своего возлюбленного — не чувствовала себя в безопасности в стране, недостаточно удаленной от Иерусалима. В поисках более надежного убежища она достигла берегов Франции, где и укрылась от преследования.

— Что же это были за тайны?

Вопрос Елены вывел маэстро из состояния глубокой задумчивости.

— Сокровенные тайны, Елена. Их укрыли столь тщательно, что лишь горстка избранных смертных посвящена в них.

Девушка широко открыла глаза.

— Вы говорите о тайнах, открытых Иисусом Марии после воскрешения из мертвых?

— О них, — кивнул Луини. — Но меня в них пока не посвятили.

Маэстро возобновил свое повествование.

— Мария Магдалина, также именуемая Вифания, ступила на берег на юге Франции, неподалеку от деревушки, которую с тех пор называют Сант-Мари-де-ла-Мер, потому что с ней туда прибыло еще несколько Марий. Там Магдалина стала проповедовать благую весть Иисуса и посвятила местных жителей в «тайну света», которую с восторгом приняли еретики вроде катаров или альбигойцев. Благодаря ей Мария Магдалина стала новой покровительницей Франции под именем Нотр-Дам де ла Люмьер.

Но времена мирных откровений вскоре окончились. Церковь поняла, что эти идеи представляют опасность для гегемонии Рима, и решила положить конец их распространению. И это было легко понять: как могло Папе понравиться существование христианских общин, не нуждающихся в посредниках для общения с Богом? Разве мог наместник Христа на земле существовать в подчиненном или даже равном положении с Магдалиной? А что можно сказать о ее последователях? Разве поклонение свету не является язычеством? Поэтому Церковь тут же принялась оскорблять и унижать женщину, которая не только любила Иисуса, но и, как никто другой, была близка ему на его земном пути.

Позвольте мне, моя дорогая Елена, объяснить вам еще кое-что.

Однажды, в начале 1479 года, когда Флоренция приходила в себя после жестокого покушения на всеми почитаемого Лоренцо де Медичи[36], в мастерскую к Леонардо пожаловал необычный посетитель. Солнце стояло уже высоко, когда в дверь вошел мужчина лет пятидесяти с белокурой шевелюрой, безупречно одетый во все черное и необычайно похожий на херувимов, над которыми мы старательно трудились у своих холстов. Незнакомец прибыл без предупреждения, но держался очень любезно. Он расхаживал по владениям Леонардо как по своим собственным. Он даже позволил себе обойти по очереди все мольберты и осмотреть наши работы. Я, кстати, работал над портретом Магдалины с алебастровым сосудом в руках. Этот сюжет, казалось, чрезвычайно обрадовал гостя. Он даже захлопал в ладоши.

— Вижу, мастер Леонардо учит вас очень хорошо! У вашего наброска большие возможности... Продолжайте в том же духе.

Я почувствовал себя польщенным.

— Вам, конечно, известно значение сосуда в руках у вашей Магдалины?

Я покачал головой.

— Об этом говорится в четырнадцатой главе Евангелия от Марка, малыш. Эта женщина преломила над головой Иисуса сосуд с миром, как будто жрица над головой истинного царя... Смертного царя, из плоти и крови.

В этот момент вошел маэстро. К всеобщему удивлению, при виде самозванца в мастерской он просиял, вместо того чтобы возмутиться. Едва увидев друг друга, они крепко обнялись, расцеловались и тут же принялись беседовать как на возвышенные, так и на приземленные темы. Именно тогда я впервые услышал то, чего и вообразить не мог об истинной Марии Магдалине:

— Работы продолжаются в хорошем темпе, дорогой Леонардо, — с радостью проговорил херувим. — Хотя со времени смерти старика Козимо меня преследует ощущение, что все наши усилия в любой момент могут пойти прахом. Уверен, в ближайшем будущем флорентийскую республику ждут тяжелейшие испытания.

Маэстро сжал в своих крупных руках кузнеца изящные кисти гостя.

— Говоришь, пойдет прахом? — загремел его голос. — Твоя Академия — это храм знаний, основательных, как пирамиды Египта! Или она не превратилась всего за несколько лет в место паломничества юношей, желающих знать больше о наших блистательных предках? Ты успешно перевел труды Плотина, Дионисия, Прокла и даже самого Гермеса Трисмегиста. Тайны египетских фараонов теперь тоже звучат на латыни. Эти достижения нельзя уничтожить! Ты самый выдающийся мыслитель во Флоренции, мой друг!

Человек в черном покраснел.

— Ты очень добр ко мне, друг Леонардо. Тем не менее нашa борьба за возрождение знаний, утраченных человечеством в легендарные времена золотого века, сейчас ослабевает. Поэтому я и приехал повидаться с тобой.

— Ты говоришь о поражении? Ты?

— Тебе хорошо известно, что я одержим идеями Платона с тех самых пор, как перевел его труды для старика Козимо.

— Еще бы! Твоя идея о бессмертии души! Это открытие увековечит твое имя! Я так и вижу его высеченным на огромной триумфальной арке: МАРСИЛИО ФИЧИНО. ГЕРОЙ, ВЕРНУВШИЙ НАМ ДОСТОИНСТВО. Тебя благословит сам Папа.

Херувим рассмеялся:

— Ты как всегда преувеличиваешь, Леонардо.

— Ты так думаешь?

— На самом деле все эти почести заслужили Пифагор, Сократ, Платон и даже Аристотель. Здесь нет моей заслуги. Я всего лишь перевел их труды на латынь, чтобы все имели доступ к этим знаниям.

— В таком случае, Марсилио, что тебя беспокоит?

— Меня беспокоит Папа, маэстро. У меня есть достаточно оснований полагать, что именно он стоит за покушением на Лоренцо Медичи. Уверен, что им руководили не столько политические, сколько религиозные амбиции.