Директор кивнул:

– Значит, накажу всех. Завтра перед Валентином Геннадьевичем извинитесь. От души извинитесь, искренне осознавая свою вину! После уроков останетесь чистить территорию школы, за сегодня наметет…

– Так ведь нет снега, Сергей Никитич, – робко подала голос девочка с первого ряда.

– А вы выгляните окно! Уже часа полтора метет. Все, репетиции сейчас не будет, я вас видеть не хочу. Идите домой, – и вышел из зала.

Класс загалдел. «Легко отделались!» – доносилось со всех сторон. Леля кивнула Илье на прощание и пошла к выходу. Ее окликнул Федя.

– Спасибо, Лель, правда, – неловко пробормотал он, не отрывая глаз от пола. – Спасибо, что не выдала. И вообще, – сказал он громче, обращаясь уже ко всем. – Ребята, извините меня… Я струсил признаться.

– Да ладно! – бодро сказала Маша. – Не вешай нос, гардемарин Иванов, мы же все согласились. Ничего страшного не случилось. А то, что на нас Сергей Никитич побурчал, так не привыкать. Похмурится и перестанет.

Все заулыбались, приободренные, а потом стали расходиться. Сначала с Лелей попрощался Федя. Леле это показалось случайностью, но потом Дима Косицын кивнул ей, а затем еще несколько девочек тихонько бросили: «До завтра».

«Боже мой, – замерев и боясь спугнуть, подумала Леля, – неужели переменилось! Дошло до крайности и изменилось?»

10

– Нет, так не пойдет, Сережа. Понимаешь, Медведь увидел Принцессу и все – пропал, влюбился, понимаешь?! Причем влюбился сказочно и по-настоящему! – сказал директор.

Они репетировали сцену уже больше часа – и все без толку.

– В том-то и дело, Сергей Никитич, что не понимаю. Вот он говорит: «Куда вы пойдете – туда и я пойду, когда вы умрете – тогда и я умру». Как это так? Что за полное слияние? Разве это здоро́во?

Сергей Никитич вздохнул. Они ходили по кругу. Сережа не мог понять, какой такой любви от него хотят добиться к этой странной новенькой, а директор удивлялся, как прагматично может рассуждать такой еще молодой человек.

– Воробьев, а ты любил вообще, а? – подала голос с первого ряда Маша.

– Это к делу не относится, – смутившись, а потом взяв себя в руки, холодно сказал Сережа.

– Ясно, – протянула Маша.

Леля не подавала голоса и стояла на другом конце сцены. Она украдкой поглядывала на Илью, который сидел рядом с Машей в первом ряду, ожидая своей очереди репетировать. Рукава школьной рубашки он закатал до локтя.

– Если хотите знать, – сказал Сережа сдержанно после того, как директор закончил объяснять ему чувства Медведя и Принцессы, – я в эту любовь до гроба не верю. Это все только для книжек. В жизни – гиблое дело. Ну как можно говорить такую чушь! Отдать свою такую ценную жизнь ради кого-то там другого. Я этого не понимаю. Я в это не верю.

Усталый вздох пронесся по залу. Щупленький Митя в очках, сидящий за пианино и обеспечивающий спектакль живой музыкой, ткнул на клавиши так, что со вздохом всех присутствующих смешался тоскливый короткий звук.

Илья сказал:

– Ну не веришь и ладно. Я, может, тоже не верю. Но представить ты такое можешь? Просто эмпатию проявить к героям. Ты же вот человека тоже не убивал никогда, но примерно можешь попытаться понять, что чувствовал Раскольников.

– Да, я могу понять любовь, но почему сразу с клятвой в любви нужно поклясться и в смерти – это за гранью моего понимания.

– Да что ты прицепился к этой смерти. Можно ведь и не физически. Можно вместе с любимым человеком свою душу похоронить или сердце, а не туловище… Может, Медведь именно такое омертвение имел в виду.

– А ты сам попробуй сыграть, мне даже интересно. – Сережа свернул в трубочку сценарий и бросил Илье на колени.

– И правда, – Маша повернулась к Илье, – тебе пойдет, попробуй.

– Да ну, зачем? Я, поверьте, совсем не горю желанием…

– В самом деле, Илья, – попросил директор, – просто ради интереса, будь добр.

Илья поднял руки, будто сдаваясь, запрыгнул на сцену, встал напротив Лели на место Сережи и, откашлявшись, стал признаваться в любви Принцессе. Леля на долю секунду позволила себе забыть, что они играют роли.

Илья закончил. Директор задумчиво молчал. Митя наигрывал на пианино что-то лирическое.

– Может, им поменяться? – предложила Маша. – У Сережи лучше получится циничный министр-администратор. Я без обид.

– Ты всегда без обид, Маша, но почему-то на тебя всегда так и тянет обидеться, – отозвался Сережа без злости, а потом хлопнул Илью по плечу: – В общем, я не против. У министра-администратора и слов меньше. Сергей Никитич, можно?

– Если никто не против.

Никто не возмутился. Леля с интересом посмотрела на Илью, ожидая, что сейчас он обязательно скажет, что совсем не хочет играть главную роль и учить целую кучу реплик, но он молчал.

– Тогда хорошо, – продолжил директор, – Илья – Медведь, Леля – Принцесса! Теперь давайте прогоним другой эпизод. Илья, Леля, можете пока уйти со сцены.

Дома свет не горел. В коридоре у двери Леля увидела только спящего Филю. Куда все подевались? Леля уже и не помнила времени, когда тети Тани дома не было.

На кухне Леля нашла белый, аккуратно сложенный лист бумаги – тетя Таня все еще предпочитала записки, а не сообщения:

«Ушла в театр. Вернусь поздно. В холодильнике ужин, чай заварила свежий, как ты любишь!

Твой отец позвонил, сказал, что сегодня задержится».

Леля нахмурилась. Домой она шла, охваченная смутными надеждами на то, что папа сегодня приедет домой пораньше и они проведут вечер вместе, ведь она сказала ему так много важного вчера! А он… наверняка с этой… Леля опустила плечи и потерла ноющие виски – видимо, снова ей мучиться с мигренью.

Даже не заглянув в холодильник, Леля выпила обезболивающую таблетку и села рядом со спящим Филей. На полу было приятно тепло: папа провел подогрев недавно. Посидев в темноте и тишине несколько минут, Леля вдруг стала прислушиваться к дыханию Фили. Ей показалось странным, что он не поднял головы, когда она пришла. Она провела рукой по его макушке, потом еще раз и с облегчением увидела, что он приоткрыл один глаз. Не сумев справиться с чувствами облегчения и радости от того, что не сбылся ее большой страх потери Фили, Леля подтащила этого огромного сенбернара ближе к себе и обняла за шею.

Вдруг она подумала, что, если бы Филя умер, ей пришлось бы проживать это одной. Отца и матери снова не было бы рядом. Раздражение и обида, которые вчера погасил Илья, прорвались наружу.

– Они не сумели сохранить любовь друг друга, дружочек, – прошептала Леля