Отец Предьин обратил взгляд на восток и закрыл глаза, наслаждаясь светом набирающего силу дня. Лицо у него было худощавое и загорелое. Лицо серьезного мужчины, склонного к шуткам и смеху. У святого отца были серо-голубые глаза, и внимательный взгляд, которым он смотрел на своих собратьев, был вопрошающим, но дружелюбным; возможно, в большей степени вопрошающим, нежели открытым, подобно книгам на полках в библиотеке, чьи корешки обещают многое. Те, с кем отец Предьин вел переговоры о покупке острова, утверждали, что он никому не доверяет, возможно, даже и своему Богу.

Его черные волосы, пока еще лишь слегка тронутые сединой, были подстрижены под горшок, лицо чисто выбрито. Линия рта доброжелательна, но тверда. Весь внешний облик святого отца выражал решительность. Сам того не осознавая, Эрик Предьин обладал приятной внешностью, которая во многом облегчала ему жизнь, позволяя демонстрировать эту самую решимость гораздо реже, чем того могли бы требовать обстоятельства.

Он подумал о лице женщины, которую когда-то знал, и задал себе вопрос: почему мужчины несчастнее женщин? Разве мужчин и женщин на Земле создали не для того, чтобы они приносили друг другу счастье? Неужели это вызвано тем, что человечество по некоей неведомой, но трагичной причине не сумело отбить нападение жутких тварей, которые заполонили собой землю, уничтожая то, что некогда считалось неизменным?

Или же мир настолько наполнился грехом, что потребовалось его уничтожить? Теперь же те, кто уединился на острове Маннсё, будут и дальше воздавать Ему свои хвалы и почтение. Пытаться, пребывая в своем хрупком, тленном облике, почитать Его. Пытаться спасти мир, снова сделать его таким, каким он был раньше, и снова обрести счастье, искоренив грех.

Под подошвами сандалий захрустели камни. Зябко обхватив себя руками, святой отец свернул в сторону от воды и зашагал подругой тропинке, огибавшей по спирали гигантский обломок скалы. Здесь, в скрытой от взгляда лощине, кудахтали куры. Тут же был разбит огород, в котором монахи выращивали овощи, главным образом картофель и зелень, и держали пчел. Всего этого едва хватало, чтобы прокормить монастырскую братию, но Всемогущий одобряет умеренность. Когда святой отец проходил мимо грядок, бросив на них опытный, знающий взгляд, зазвонил монастырский колокол. Не ускоряя шага, отец Предьин прошел под ветвями яблонь и направился дальше, к недавно восстановленной церкви.

Он сцепил пальцы и произнес на ходу:

— Благодарю тебя, Господь, за новый прекрасный день, один из череды дней, которые мы сможем прожить. Защити нас от Пентиванашениев. Благослови моих работников, дабы и они могли вкусить радость Твою.

За утренней молитвой последовал завтрак. Хлеб, испеченный в монастыре, пойманная в озере рыба, родниковая вода. Скромно, но достаточно, чтобы утолить голод.

В одиннадцатом часу утра отец Предьин с двумя монахами отправился к причалу встретить катер с работниками, прибывающий из Маннсё.

Работники набирались из числа добровольцев. Это были не только скандинавы, но и мужчины, в основном молодые, из разных уголков Европы. Был в их числе и один японец, который туристом приехал на Маннсё два года назад, да так и остался в этих местах. В ожидании пострига он жил в Маннсё, в доме женщины-инвалида.

О, у каждого из была своя история, им было что рассказать! Но святой отец видел их из окна — когда туристы думали, что за ними никто не наблюдает, они снова обратились в неуклюжие фигуры с непомерно длинными семипалыми руками и серой кожей.

Это был секрет отца Предьина: поскольку он знал, что эти существа в отличие от людей асимметричны, он понимал, что Бог отвратил от них свой лик. В результате они стали олицетворением зла.

Монахи поприветствовали мнимых работников и благословили их. Затем прибывшим сообщили о том, какие задачи им предстоит выполнить в течение дня. Особой необходимости в подробных указаниях не было. Штукатуры, плотники и каменщики продолжили уже начатое дело.

Смею ли я позволить этим инопланетным, богопротивным созданиям участвовать в возведении храма Божьего? Не проклянет ли он всех нас за то, что мы допустили такую ошибку?

Работа по восстановлению церкви теперь велась в непривычно ускоренном темпе — зима уже была не за горами. Над барабаном главного свода церкви возводилась почти плоская черепичная крыша, которая станет на пути разрушительного действия природных стихий. Денег на покупку меди, которой предполагалось покрыть купол, пока не было. Предполагалось, что они начнут поступать спустя какое-то время.

Когда святой отец убедился в том, что дело нашлось для каждого, он вернулся к главному зданию и поднялся по винтовой лестнице в свою келью, располагавшуюся на третьем этаже.

Это была узкая комнатка, свет в которую проникал через два круглых окна. Обстановка более чем скромная — источенный жучками письменный стол и пара шатких, колченогих стульев. На беленной известкой стене над столом — распятие.

К отцу Предьину зашел один из послушников, чтобы обсудить вопрос отопления монастыря зимой. Вопрос, как водится, остался нерешенным.

Следом за ним в келью вошел Санкал, который, должно быть, ждал за дверью.

Святой отец жестом предложил ему сесть, однако юноша предпочел оставаться на ногах.

Санкал стоял, ломая по привычке руки, застенчивый; как обычно. У него был такой вид, будто ему нужно сказать что-то важное, но не знает, с чего начать.

— Ты хочешь уйти из монастыря? — спросил отец Предьин и улыбнулся, чтобы показать, что шутит и просто предлагает собеседнику возможность ответить.

Джулиус Санкал был бледным красивым юношей с пушком на верхней губе и щеках. Подобно многим другим послушникам, жившим на Маннсё, он получил здесь прибежище с согласия святого отца, поскольку остальная часть земного шара продолжала стремительно исчезать.

В те дни Эрик Предьин, стоя возле церкви, смотрел на ночное небо и наблюдал за тем, как звезды одна за другой исчезают внутри огромной сферы. Точно так же исчезал и остальной окружающий мир, исчезал постепенно, часть за частью, заменяясь дешевой имитацией, возможно, не обладавшей массой — видимо, это значительно облегчало транспортировку. О подобном можно было лишь строить догадки, ощущая собственное невежество и страх перед незнаемым.

Санкал пришел в Маннсё по снегу. Затем украл лодку, переправился на ней на остров и отдался на милость обитателям разрушенного монастыря. Его нынешние обязанности состояли в том, что он выпекал хлеб для монастырской братии.

— Наверное, мне нужно уйти, — произнес юноша, опустив глаза. Отец Предьин, положив руки на столешницу стола, ждал, что Санкал скажет дальше. — Понимаете… я не могу этого объяснить. Я приблизился к неправильной вере, святой отец. Я много молился, но все равно обретаю неправильную веру.

— Ты понимаешь, Джулиус, что здесь тебе разрешено выбрать любую из многочисленных форм религиозной веры. Первое и самое главное — верить в Бога до тех пор, пока ты не узришь истинного Господа. Таким образом мы проливаем крошечный лучик света на мир уже полностью потерянный и погрузившийся во тьму. Если ты уйдешь, то попадешь в проклятый иллюзорный мир.