Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потомок тех, что грели руки
возле костров еврейских книг,
сегодня деятель науки
и много мудрости постиг.
* * *
Странно оскудела голова —
словно заросла тягучей тиной,
вяло в ней полощутся слова,
и не видно мысли ни единой.
* * *
Когда уже здоровьем озабочен
и тянет не бежать, а полежать,
чужая жизнедеятельность очень
и очень даже может раздражать.
* * *
Меня довольно часто гложет
печаль завистника отпетого,
что кто-то знает или может,
а я лишён того и этого.
* * *
Все миражи и наваждения,
мечты и грёзы – в состоянии
дарить восторги наслаждения
не ближе, чем на расстоянии.
* * *
Похоже, что уют земной обители
устроили залётные фанаты,
а мы в музее этом – посетители
и временно живые экспонаты.
* * *
Весьма старение плачевно
от вязкой мысли неотлучной,
что прожил целый век никчемно
рабом судьбы благополучной.
* * *
Грядёт души переселение:
в конце судьбы моей земной
мне часто снится представление,
где в ком-то стал я снова мной.
* * *
Внезапная тоска томит паскудная,
становятся растерянными лица,
является тревога ниоткудная,
когда под нами хаос шевелится.
* * *
Уже от животных мы так далеки,
что радуем душу и глаз,
однако же когти, рога и клыки
внутри наготове у нас.
* * *
Любое большое свершение,
где ты среди прочего множества,
приносит душе утешение
от личного чувства ничтожества.
* * *
Хоть неизменно розы свежи,
но мысли сгинули охальные,
и я уже намного реже
теперь пишу стихи двуспальные.
* * *
Из личных встреч я знаю это
и по листанию журналов:
занудство – первая примета
высоких профессионалов.
* * *
Да, конечно, киселю опасен перец,
но забавно лепетанье словарей:
инородец, возмутитель, иноверец,
а всё это, если попросту, – еврей.
* * *
Выпил я совсем не ради пьянства,
а чтоб мир немного изменить:
чище стали время и пространство
и живей мыслительная нить.
* * *
Круто вьются струйки дыма,
к водке – сыр и колбаса,
это шёл приятель мимо
и забрёл на полчаса.
* * *
Тихо нынче в Божьих эмпиреях
и глухой в общении провал:
думаю, что это на евреях
Бог себе здоровье подорвал.
* * *
Старушки мне легко прощают
всё неприличное и пошлое,
во мне старушки ощущают
их неслучившееся прошлое.
* * *
Весьма, разумеется, грустно,
однако доступно вполне:
для старости важно искусство
играть на ослабшей струне.
* * *
Кочуя сквозь века и расстояния,
Творца о выживании моля,
евреи доросли до состояния
готовности сей миг начать с нуля.
* * *
Неясной мысли слабый след
мелькнул в сознании, и разом
затих и замер белый свет
и возбудился сонный разум.
* * *
Так безнадёжна тяга к истине,
что проще сдаться без борьбы
и шелестеть сухими листьями,
ища на полюсе грибы.
* * *
Все у меня читают разное,
и каждый прав наверняка:
одним любезны игры разума,
другим – беспечность мудака.
* * *
Нам свойственна пленительная страсть
описывать своё существование,
и счастлив я чужое время красть,
настырно бормоча повествование.
* * *
С теми, кто несчастен и унижен,
скорбен, угнетаем и гоним,
стоит познакомиться поближе —
и уже не тянет больше к ним.
* * *
Печально похожи по тексту цитаты
из очерков, писем и хроники:
мечты и надежды – светлы и крылаты,
а сбывшись – горбаты и хроменьки.
* * *
В итоге всяческих мутаций
земных повсюдных обитателей
толпа желающих продаться
обильней кучки покупателей.
* * *
Сохранно во мне любопытство,
мерцают остатки огня,
и стыд за чужое бесстыдство
ещё посещает меня.
* * *
Удивительное время
по России потекло:
утекает, как евреи,
задушевное тепло.
* * *
Я плохо владею ключом
к искусству молоть ерунду,
легко говоря ни о чём,
но что-то имея в виду.
* * *
Сейчас в разноголосице идей,
зовущих мир на правильные рельсы,
не слышен персональный иудей,
но чувствуются крученые пейсы.
* * *
Сплетя блаженство и проклятие,
Творец явил предусмотрительность,
и жизни светлое занятие
течёт сквозь подлую действительность.
* * *
Свобода – странный институт,
не зря о ней ведутся споры:
ведь если все цветы цветут,
то в рост идут и мухоморы.
* * *
Мне чтение – радость и школа,
читаю журналов комплекты,
где бляди обоего пола
свои теребят интеллекты.
* * *
Добро со злом, а тьма – со светом
дерутся, прыская проклятья,
но все их воины при этом
похожи, как родные братья.
* * *
Всегда евреи думали наивно,
когда по разным странам ошивались,
что будут их любить везде взаимно,