Рядом со мной переживали родители — не мои, мои как раз не смогли прийти — а родители всех остальных. Некоторые молились, почти не прячась, другие успокаивали себя и друг друга, от чего начинали нервничать еще сильнее. Кажется, они немного ревновали своих детей ко мне, потому что все наши первым делом бросались ко мне («Семерка!» или «Девятка!»), а уж потом шли к ним. Все, кто сдал, не уходили домой, а оживленно галдели, пересказывая друг другу самые острые моменты:

— …А тут он говорит: «И как же звали этого князя?» А я: «Ну, не Владимир, это точно…»

— …Две цифры перепутал — пять и шесть! И семерку за это ставить? Придираются!..

— …А я отвечаю, а сама не понимаю: правильно — неправильно?…

Пока все шло нормально. Ястреб торчал в классе дольше всех, зато единственный отхватил «десятку».

Сушка вышла с «восьмеркой» и злилась на себя, что не смогла вспомнить какую-то дату. Когда вышел последний — Саша Харитончик с «семеркой», — я вытер со лба пот и уже собрался уйти домой, чтобы там тихонько полежать на кровати, отойти… И тут услышал:

— Шевченко! А ты что, экзамен сдавать не собираешься?

Это был удар под дых. Я так переживал за остальных, что совсем забыл про себя. Развернулся и на деревянных ногах пошел в класс. Почему-то я был уверен, что завалю.

Вытянул билет и пошел готовиться. Ну не то чтобы готовиться… Сел и уставился на вопросы. Раз пять перечитал — ничего не понял. Слова все знакомые, а о чем у меня спрашивают?

— Молодой человек! — сказал экзаменатор, строгий дядька в очках. — Вы, я так понимаю, готовы?

«Чего тянуть?» — обреченно подумал я, кивнул и пошел к доске.

Что было дальше, из памяти вымылось. Помню только, что стоял и мотал головой, как заведенный. Ни слова не сказал, только ждал, когда меня отпустят.

— Понятно, — сказал дядька в очках. — Идите.

Я повернулся, но тут наш историк, который сидел рядом с экзаменатором, неожиданно попросил:

— Витя, подожди за дверью, хорошо?

Я кивнул и вышел.

Там на меня набросились все наши:

— Ну как? — «Десятка»? — «Восьмерка»? — А в «гэ» классе тоже все наши круто посдавали! — Сушка к себе зовет, праздновать! — Так что тебе поставили? — Чего молчишь?

Сушка, которая первая поняла, что дело плохо, рявкнула:

— Так, отошли все! Отошли, я сказала!

Все удивленно, но беспрекословно послушались.

— Чего ты? — шепотом спросила она и погладила меня по руке.

Мне жутко захотелось разреветься.

— Завалил, — прохрипел я.

— Как завалил?

И тут меня прорвало. Я все ей вывалил: и как меня парализовало, и как я вопросы понять не мог, и как не понимал, о чем экзаменатор говорит.

Чем больше я говорил, тем больше на себя злился. Я ведь все знал! Без дураков! Я ведь у всех наших по десять раз экзамены принимал! И тут такой облом!

В общем, когда открылась дверь класса и историк позвал меня внутрь, я чуть не послал его к черту. Хорошо, что Сушка все еще держала меня за руку.

В классе меня ждал заинтересованный экзаменатор.

— Значит, — сказал он, — мы с вами, Виктор, в некотором роде коллеги?

Я подозрительно на него уставился.

— Мне Николай Иванович рассказал, — пояснил дядька, — что ты всю параллель перед экзаменами натаскивал.

Это был сюрприз. Вот уж не думал, что учителя в курсе нашей подготовки.

Я пожал плечами:

— Ну, не всех… Некоторые не захотели.

— Это, коллега, заметно… А что ж сам-то?

— Перенервничал, — сказал я честно, — мозги заклинило.

Он понимающе улыбнулся. Историк вопросительно смотрел то на меня, то на экзаменатора.

— Давай так, — предложил дядька и снял очки, сразу став родным и домашним, — билет ты тянуть больше не будешь, а просто я тебя по всему курсу поспрашиваю.

Не веря своему счастью, я кивнул.

Дядька вернул очки на нос, снова превратился в строгого экзаменатора и спросил:

— В каком году был принят Статут Великого княжества Литовского?…

…Я вышел только через полчаса, но наши так и не разошлись. Правда, на сей раз никто ко мне не бросился, только Ястреб спросил:

— Ну?

— Девять! — гордо ответил я.

— Урррра! — завопили мои одноклассники и, кажется, их родители.

Точно сказать не могу, потому что тут меня подхватили на руки и принялись подбрасывать к потолку.

Когда я наконец снова оказался на ногах, увидел перед собой экзаменатора. Довольный историк маячил за его спиной.

— Поздравляю, коллега, — дядька протянул мне руку.

Я с удовольствием ее пожал. Теперь экзаменатор казался родным даже в очках.

— Ты уже думал, куда собираешься поступать? — спросил он.

— Раньше летчиком хотел стать, — честно признался я. — А теперь… не знаю пока.

— Очень рекомендую подумать о карьере педагога.

Я почесал затылок. Как-то после летчиков — в учителя… Экзаменатор все понял и не стал настаивать. Кивнул на прощание и ушел.

— Чего стоим? — строго спросила Сушкина мама. — У нас дома пирожные остывают… греются… Короче, портятся! А ну все за мной!

Домой меня привели всю опухшую от слез и отчаяния. Ужас в том, что была суббота, то есть вместо того чтоб уйти на работу, родители сидели дома. Я так хотела сбежать к Женьке… Вот когда я вспомнила про комики! Хоть бы позвонить, хоть бы эсэмэснуть… Хоть бы узнать, как он там.

Я весь день пыталась что-то объяснить родителям. Мама вообще со мной не разговаривала, папа был сдержан, но из него хоть что-то удавалось вытянуть. Особенно если мамы рядом не было.

— Оля, ты пойми, если уж это дело дошло до моей работы, тут шутки кончились. Это тебе не игрушечки, не «хи-хи» и не «ха-ха». Еще не хватало, чтоб тебя из пионеров исключили!

— Пап, да дались вам эти пионеры!

— Ольга, всё! Я тебе объясняю еще раз, шутки кончились! Ты где вообще таких слов нахваталась? Что значит «дались вам пионеры»?

— Пап, но вокруг вранье, и все же это знают! Пионеры никакие не самые лучшие, пионеры — все!!! И всё, что про них рассказывают, почти всё вранье. Ну и что с того, что Красноперкина — председатель совета отряда? Она ябеда и склочница! И почему я должна брать с нее пример?

— Оля, такие вопросы не обсуждают!

— Но почему? Почему?

— Не обсуждают, и всё!