— Все ты врешь, ты же мужик, хоть и бабник. Если бы ты услышал, как твоя девка с каким-то мужиком в темном коридоре шушукается, ты бы посмотрел, кто это такой. Хотя бы потихоньку.

— Ваша правда, — сокрушенно признался Платон. — Я и посмотрел. И увидел, как этот человек ударил Людмилу по голове камнем. Вот после этого я и сбежал.

— Вот теперь больше похоже на правду, — удовлетворенно заметил Вася. — Ну, а что за мешок был у этого мужчины? И как мужчина выглядел?

— Обычный полиэтиленовый мешок с яркими красным буквами на белом фоне. «Менахем» — на нем было написано. Должно быть, он в него чего-то собрал, пока я к себе в комнату за тростью бегал.

— И как же ты прочитал эту надпись, если в коридоре было темно? — спросил у него Вася.

— А мужик уже дверь открыл на лестницу. А там у нас сильная лампочка, вот свет оттуда и падал. Мужчина высокий, выше меня. И здоровый. Морду я его особенно не разглядел. Но здоровущий.

— Что-то я никакой лампочки на лестнице не заметил, — пробормотал Вася. — Ну, ладно. Что дальше было?

— Дальше я огляделся по сторонам, зажег свет в холле и увидел, что на полу лежит Людмила. Вся в крови. Она была еще жива, когда я к ней подошел.

Но без сознания и умирала. Это и понятно, он ведь ей голову проломил.

— Она лежала в холле? — спросил Вася. — Ты не ошибаешься? Не в коридоре, не в кладовке, а именно на полу в холле?

— Да, именно так, — сказал Платон. — Я не ошибаюсь, можете мне поверить. Не так уж часто приходится видеть трупы любимых женщин с проломленными головами. Такое быстро не забудешь. А дальше я совсем перепугался. Я сразу подумал, что милиция быстро выяснит, к кому приходила Людмила, и меня повяжут. Конечно, мне нужно было бы избавиться от трупа, но я совсем растерялся и просто сбежал из дома. До рассвета прошатался по городу, а потом приехал к Татьяне и сказал, что поживу пока у нее.

Что у меня дома ремонт. Думаю, она сразу догадалась, что дело не в ремонте, но убегала на работу и ей было не до расспросов.

— Значит, бесчувственную женщину ты оставил умирать в холле? — спросил Вася. — Даже «Скорую» не вызвал?

— Она бы все равно умерла, — сказал Платон. — Ей уже ничего бы не помогло.

Вася с омерзением посмотрел на него.

— Какие-нибудь еще раны были на теле твоей знакомой, когда ты ее нашел?

— Нет, только голова в крови, — сказал Платон. — А так вся была целая.

— Хм, интересно, — пробормотал Вася. — Откуда же тогда взялись множественные рваные раны у нее на теле?

— Что вы говорите? — спросил Платон.

— Собака в квартире у кого-нибудь есть? — спросил Вася.

— Какая собака? Соседи бы ее живьем разорвали.

— Хм, — повторил Вася и надолго замолчал.

С одной стороны, рассказ Платона походил на правду. По крайней мере мужчину с белым пластиковым пакетом с красной надписью на нем видел еще один свидетель — выгуливавший собаку во дворе страдалец. Но как труп Людмилы оказался в кладовке, если Платон оставил умирать ее в коридоре? Не могла ведь женщина сама доползти до кладовки. Но даже если предположить, что смогла, то за ней должен был остаться кровавый след. А в холле было чисто. Тут явно не обошлось без помощи третьего лица.

Какая-то смутная мыслишка мелькнула в голове у Васи.

— Ты поедешь со мной, — сказал он Платону. — Посидишь у нас денька три, если за это время ничего более внятного в качестве оправдания не придумаешь, то останешься у нас еще на какое-то время. Думаю, что годика два в любом случае тебе обеспечено.

— Откуда? — послышался голос у дверей.

Вася повернулся и увидел там смертельно бледную Татьяну.

— Откуда так много? Он ведь сказал, что не убивал ее, — сказала она.

— Он оставил ее умирать без врачебной помощи, хотя вызвать врачей было для него делом плевым, — сказал Вася. — Или телефон не работал?

— Работал, — мрачно сказал Платон. — Я даже набрал номер, но потом подумал, а как я объясню, откуда тут тело? В общем, вы правы, я подлец!

— Телефон работал, — еще раз пробормотал Вася, припоминая, что, когда они с Димой прибыли на место, телефонные провода были перерезаны. — Очень интересно.

Вслух же он сказал, обращаясь к Татьяне:

— Соберите ему какие-нибудь теплые вещи. У нас в камерах прохладно. И еды тоже положите. Чаю там и сахару. Много не давайте, еще успеете ему передач натаскаться.

С этими обнадеживающими словами Вася пошел звонить к себе в отдел, чтобы выслали перевозку. Тащить через весь город мужика с браслетами Васе не хотелось.

* * *

Вечер наступил неожиданно быстро. И как я ни сопротивлялась неизбежному, меня накрасили, одели и буквально доставили под конвоем к Владимирскому собору. Оговоренному ранее месту нашего свидания с Димой.

— Я не пойду, — уперлась я, не желая вылезать из Маришиного «Опеля». — Тебе меня не жалко? Ни капельки? Я в него влюблюсь, а потом его, конечно, убьют. И что мне тогда делать?

— А ты не влюбляйся, — посоветовала мне Мариша, выталкивая меня из машины. — Помни, что ты с ним встречаешься только ради нашего расследования. Пусть выкладывает, что ему известно об убийстве и вообще об убитой, и проваливает.

Я вздохнула и разжала руки. Спорить с Маришей все равно что с судьбой. Одинаково бесполезно. Дима уже стоял возле бюста Достоевского. В руках у него был букет роз. Цветов мне не дарили уже по меньшей мере год, поэтому я даже не сразу поняла, что они предназначаются мне. Лишь после того как Дима избавился от букета, сунув его мне в руки, я поняла, в чем дело, и растерялась еще больше.

— Ты задержалась, — ласково клюнув меня в щеку своим малость длинноватым носом, сказал Дима. — А я тебя жду уже десять минут, хотя у меня дел невпроворот.

— Ну и не ждал бы, — буркнула я, борясь с искушением ненароком расцарапать шипами роз его классический нос, — раз столько работы.

— Пошли в кафе, — сказал Дима. — Жутко жрать хочется.

Мы заняли столик у окна в кафе с неброским названием «У тещи на блинах», где нам принесли по порции удивительно вкусного острого мяса с гарниром из свежих овощей и салата. Потом по порции еще какого-то салата с рыбой и тарелку сдобной выпечки с разными начинками — с грибами, мясом, яйцом и луком, со свежими ягодами, творогом и еще бог знает с чем.

К выпечке подали сметану и несколько соусов в отдельных горшочках. Дима принялся жадно поглощать пищу, а я с ненавистью глядела на него и мучилась, не зная, куда пристроить проклятый букет. На заставленном тарелками столе места для него было слишком мало. Я тоскливо смотрела на мента, лопающего свой обед, и думала, как он не похож на интеллигентного профессора Зайцева, который ни за что не стал бы набивать себе брюхо, а постарался бы развлечь даму умной беседой об иероглифах и мумиях.