— Вот-вот! — подхватил майор, вмиг забыв о горьком сарказме. — Именно, с чего бы? Что-то произошло, и я головой ручаюсь — вы знаете что. Ведь вам известно много, поразительно много, и все через ваших знакомых. Постарайтесь вспомнить событие, которое настолько повлияло на них, настолько изменило характеры, что заставило пойти на преступление. Ну?

— Не знаю ничего такого, — мрачно ответила я. О тайне Мартина я майору не сообщила, решила не выдавать ее ни за какие сокровища в мире, раз уж обещала. Не сообщила и о вонючке, о ядерщиках, о знамени, но вряд ли все это можно зачислить в разряд событий. — Да, вот вы сказали: заставило их пойти на преступление. О каком преступлении вы говорите? Если об убийстве Дугкевича — исключено. Ни один из моих знакомых не способен на это. Другое дело — валютчиков обирать, но тоже сомневаюсь, ни один из них для этого не годится.

— Может, сам и не годится, так наймет таких, что годятся.

— Таким надо платить. Откуда им взять деньги?

— И вы считаете, что, например, пану Ракевичу тоже неоткуда взять?

Я задумалась. Если честно, Гавел частично соответствовал образу предполагаемого злоумышленника, но только частично, поэтому было бы непорядочно все подозрения направлять на него.

— Пан Ракевич найдет, откуда взять, — пришлось признаться. — Но я не вижу абсолютно никакой причины, ради которой он, умный и расчетливый, ввязался бы в эту глупую историю. Зачем ему это? Такой риск, такие хлопоты, столько опасностей — и ради чего? Денег у него и так куры не клюют. А если даже Гавел и ввязался, то как вы объясните деятельность благородного Вишневского? Здоровая конкуренция?

— Надо различать две стороны аферы, — вдруг сказал майор, напряженно вглядываясь в какую-то точку за моей спиной. — Одна охватывает черный рынок и его деятелей, другая крутится вокруг вас. Где-то они сходятся, стыкуются, так сказать. Я твердо уверен, мне вы не сказали правды, что-то скрываете, готов даже допустить — скрываете неумышленно. Рассказали вы порядочно, благодаря вам для меня многое прояснилось. Что ж, подожду, может, припомните и остальное. И очень просил бы сделать это поскорее. А сейчас я спущусь вместе с вами за запиской.

Я ничего не ответила, неприятно удивленная излишней проницательностью майора. Мы спустились к машине, и мне удалось разыскать в бардачке донос на Рябого. Записка даже не очень помялась. На вопрос, какого числа ее воткнули за «дворник» на ветровом стекле, я смогла ответить довольно точно: на следующий день после того, как Павел вывихнул ногу. Павел получил бюллетень на три дня, так что дату легко установить у него на работе. Майора такая информация как будто удовлетворила.

Не успела я упорядочить мысли после интересного разговора с майором, как на следующий день позвонил Лелик.

— Слушай! — В трубке метался его полный панического страха голос. — Слушай, случилось такое... Такое страшное... я... Я получил... Я сегодня получил...

— По морде? — не выдержала я.

— Что? Нет, не по морде. Слушай...

— Да слушаю же!

Лелик безуспешно пытался справиться с охватившим его ужасом и в то же время информировать о нем в законспирированной форме. Его драматический, прерывистый шепот и не совсем исправный телефон делали нашу беседу весьма тягостной.

— Может, это... утка, ты как... думаешь? Хотят меня разыграть? — допытывался он.

Я не расслышала толком, но из того, что он мне сказал, живо представила себе смертельно перепуганного, взъерошенного Лелика с живой взъерошенной уткой в руках.

— А утка какая? — пыталась я уточнить и хоть что-то понять.

— Заказная, — замогильным голосом ответил Лелик.

Услышав такое, я утвердилась в мысли, что Лелик явно не в себе. Поэтому больше не стала ни о чем спрашивать, на всякий случай только предупредила:

— Учти, я ее щипать и потрошить не буду, так что на это не рассчитывай.

Кажется, Лелик был так же ошарашен, как и я.

— Что? Кого щипать? Зачем ее щипать? Как это... Я не понимаю...

— Я говорю, что не собираюсь щипать твою утку.

— Какую утку?

Боже, пошли мне терпения!

— Ты же сам только что сказал, что получил заказную утку. Неужели живую?

— Да нет, почему живую? Мертвую! То есть не очень... Запечатанную. То есть не то... Слушай, может, я лучше приеду к тебе?

При мысли, что ко мне домой явится не совсем нормальный Лелик с какой-то странной птицей, стало не по себе. Лучше не рисковать.

— Пожалуй, лучше я сама приеду к тебе! — твердо сказала я. — Ты из дому говоришь?

— Что ты! Как можно? Я говорю из... из этой... ну, из конуры.

— Откуда?!

— Тише, не кричи так! Я специально звоню из ко... то есть будки.

— Но домой-то ты вернешься?

— Не знаю... Вернусь, наверное... Ну да, вернусь, конечно.

— А где ты сейчас?

— Я же сказал — в ко... то есть в будке.

— Это я уже поняла, господи боже мой! А где твоя конура... Тьфу! Где твоя будка находится?

— На улице.

Не надо нервничать, не надо на него кричать. Он и так чем-то расстроен. Попробую говорить с ним спокойно и ласково.

— На улице, хорошо. А на какой?

— Когда тут целых две улицы...

— На перекрестке, что ли?

— На пере... Нет, до перекрестка еще немного...

— Очень хорошо, значит, не на самом перекрестке. Тогда на какой улице?

— На... ну... на... как ее... улица Круча.

— Вот, молодец, улица Круча. Значит, недалеко от твоего дома?

— Нет, близко. Я звоню из ближайшей будки. Выбежал на улицу и звоню. Сейчас вернусь домой.

— Замечательно. Я буду у тебя через пятнадцать минут. Иди домой и жди меня. Никуда не выходи. Пока!

— Пока! — слабым, как эхо, голосом отозвался Лелик, видимо совершенно не способный самостоятельно что-либо предпринять.

Наверное, все время, пока я ехала, он ждал меня под дверью, потому что распахнул ее, прежде чем я сняла палец со звонка.

— Так что же ты получил? — уже с порога спросила я.

— Ти-и-ше! — нервно прошипел Лелик. — Я ничего не понимаю и теперь не знаю, как быть. Вот, получил бандероль, распечатал — и видишь... Может, это шутка, ты как думаешь?

Войдя в комнату, я увидела на столе довольно большой разорванный конверт, из которого высовывалась толстая пачка стодолларовых банкнотов. Настроившись на утку или какую-то другую домашнюю птицу, я в первый момент ничего не поняла, безмолвно переводя взгляд с Лелика на доллары и обратно.