Закончив рабфак и вернувшись в Юзовку в 1922 году, Хрущев женился во второй раз на юной девушке. Брак оказался недолгим, Никита Сергеевич о второй жене вспоминать не любил, поэтому известно только ее имя — Маруся.

Подругой жизни стала Нина Петровна Кухарчук, более образованная, чем ее муж, и столь же твердо верящая в коммунистические идеалы. Нина Петровна была спокойной женщиной с очень твердым характером. Они родила троих детей — Раду, Сергея и Елену. Таким образом, Хрущев — редкость среди членов политбюро — был многодетным отцом, растил пятерых.

Студентом Алексей Аджубей пришел стажером в отдел спорта «Комсомольской правды» и остался в газете. Заведовал отделом студенческой молодежи, отделом искусств, стал заместителем главного редактора. Быстрому возвышению он в равной степени был обязан и высокому положению тестя, и собственным талантам.

Прирожденный газетчик, Алексей Аджубей все должности занимал по праву. Как выразилась одна его сотрудница, «он любил газету, как женщину». Другое дело, что, не будь он зятем Никиты Сергеевича, едва ли его карьера оказалась бы такой быстрой.

Руководители комсомола, с которыми он был на «ты», поставили Аджубея во главе газеты. Главного редактора «Комсомольской правды» Дмитрия Петровича Горюнова, повысив, убрали из редакции, чтобы освободить кресло хрущевскому зятю. Надо сказать, что Горюнов был сильным журналистом и «Комсомолка» при нем расцвела.

Илья Миронович Шатуновский, известный фельетонист, вспоминал, как в газету приехал первый секретарь ЦК комсомола Шелепин. Сотрудников «Комсомолки» собрали в редакционном Голубом зале.

— Состоялось решение ЦК партии, Дмитрий Петрович Горюнов переходит в «Правду», — многозначительно сказал Шелепин. — Кто, по вашему мнению, может стать новым главным редактором газеты?

Журналистов удивил небывалый демократизм, главного редактора всегда назначал ЦК.

— Ну что вы, товарищи, переглядываетесь? Называйте свои кандидатуры, — подбодрил журналистов Шелепин. — Какое у вас мнение?

— А какое мнение у ЦК комсомола? — поинтересовался кто-то из газетчиков.

— Конечно, у ЦК свое мнение есть, — не стал скрывать Шелепин. — Мы склоняемся к кандидатуре Алексея Ивановича Аджубея. Но пока это ничего не значит. Вам работать с главным редактором, вам и решать.

Все молчали. Раньше таких вопросов никто не задавал.

— Я вижу, иных предложений нет, — констатировал Шелепин. — Что же, воля коллектива — закон.

Об этом назначении никто в редакции не жалел. Прочный тыл позволял Аджубею делать то, что непозволительно было другим. Он мог позвонить тестю и по-домашнему представиться:

— Никита Сергеевич, это Алеша.

Присутствовавшие при разговоре испытывали непреодолимое желание встать и вытянуться в струнку. Конечно, такой звонок решал вопрос, который остальным редакторам был не по зубам. Но многое Аджубей делал на свой страх и риск.

Родственные отношения не спасали Аджубея от всех неприятностей. Некоторые члены президиума ЦК, возмутившись очередным номером «Комсомолки», снимали трубку вертушки и звонили главному редактору:

— Товарищ Аджубей, в чьих интересах вы напечатали статью в сегодняшнем номере?

Алексей Иванович не знал, что последует за этим выговором: не позвонит ли разгневанный член президиума ЦК самому Хрущеву? Не разозлится ли Никита Сергеевич на своенравного зятя, который создает ему лишние проблемы, и не скажет ли: подберите-ка ему другую должность, менее заметную?

Поэтому Аджубею приходилось ладить и с большим начальством, и с аппаратом ЦК, который способен был испортить жизнь главному редактору газеты. Но у него было еще одно преимущество: он знал, как Хрущев относится к тому или иному чиновнику, поэтому на раздраженный вопрос мог уверенно и даже с вызовом ответить:

— Эта статья опубликована в интересах советской власти.

И собеседнику оставалось только в сердцах бросить трубку вертушки.

Когда в мае пятьдесят девятого Аджубей появился в «Известиях», ветераны встретили его скептически — что за мальчишка к ним пришел? Ему было тридцать пять лет. Он переходил в «Известия» не без опаски. Советовался с женой:

— Может, лучше поехать собкором в Англию?

Но желание доказать, что он способен любую газету сделать лучшей в стране, взяло верх. Представил его известинцам секретарь ЦК по идеологии Леонид Федорович Ильичев, который в сороковых годах сам редактировал «Известия». Собравшимся журналистам Ильичев объяснил, что ЦК принял решение укрепить руководство газеты, потому что не удовлетворен ее работой.

Сам Аджубей сразу объяснил, что намерен делать новую газету. Он вспомнил, что, вручая его предшественнику орден, председатель президиума Верховного Совета СССР Ворошилов, желая сделать комплимент, сказал, что награждает редактора «самой правдоподобной газеты».

— Но «Известия» не должны быть похожи на «Правду»! — темпераментно изложил свое кредо Аджубей. — Что можно сделать, чтобы выделить «Известия», чтобы ее отличали от других газет? Журналистика отстает от того, что от нее ждет народ. Это суконная журналистика. В ней отсутствует человек. Жизнь много сложнее, так пусть в газете она будет такой, какая есть. Розовая газета нам не нужна. Нужны критические выступления, конфликтные, постановочные, и мы их будем требовать от вас. Надо драться за новое в промышленности, сельском хозяйстве, науке. Именно — драться! Газета сама должна делать политику, и она же — ее отражать.

Один из известинцев скептически заметил:

— Надо иметь на это право — делать политику!

Аджубей темпераментно возразил:

— Надо показать раз, два, и право будет дано. Не было запрещения делать политику! Его выдумали ленивые.

Алексей Иванович сделал то, чего никто от него не ожидал. На первой же планерке отверг все материалы, подготовленные для очередного номера, и добавил:

— Соберемся через час. Принесите все самое интересное, что у вас есть.

И он выпустил номер из статей, которые до него напечатать не решались.

Хрущев и Аджубей были в чем-то похожи: тот же взрывной темперамент, та же склонность к новым, революционным идеям и готовность немедленно, ни с чем не считаясь, воплощать их в жизнь. Алексей Иванович менял не только газету, но образ и темп жизни газетчиков. В «Известиях» поставили телетайпы, которые были абсолютной новинкой, завели электронную рекламу — вечером бегущая строка на здании газеты на Пушкинской площади сообщала о содержании свежего номера.

Он требовал от подчиненных сенсаций, материалов, о которых говорила бы вся страна. На летучке недовольно говорил:

— Что это за номер? Я в обществе показаться не могу!

Он принадлежал к редкой породе газетных редакторов, которые работают азартно, фонтанируют идеями и умеют воодушевлять своих коллег. Тираж газеты достиг фантастической цифры восемь миллионов экземпляров, притом что подписка была лимитирована, то есть не все желающие могли подписаться на любимую газету.