Впрочем, Розанов с самого начала представил свой рассказ как обобщение того, что он слышал от бессарабцев: они воспринимали деятельность евреев как своего рода высасывание соков из их земли и из них самих. И в разрушении и грабеже имущества евреев они усматривали некое «восстановление справедливости».

Однако беспристрастный наблюдатель с полным правом возразит, что никакого насилия или хотя бы беззакония евреи по отношению к бессарабцам не совершали: они только умело и сплоченно занимались финансово-торговой деятельностью. И никто не мешал «туземцам» сплотиться и потеснить евреев в честном экономическом соревновании. И тот факт, что они вместо этого устроили погром, свидетельствует только об их деловой несостоятельности, заставлявшей их прибегать к грубой силе. Наконец, это особенно безнравственно потому, что в целом евреи составляли меньшинство населения Бессарабии (всего около 12 %); естественно предположить, что при количественном равенстве «туземцы» и не решились бы на погром…

Все это, в сущности, неоспоримо; но если возвратиться к сделанному по материалам ЕЭ обзору истории конфликта евреев с основным населением, нетрудно убедиться, что дело, как правило, доходило в какой-то момент до погромов, – будь то в Англии, Франции, Германии или Австрии. То есть все «туземцы» оказывались несостоятельными…

Это, надо думать, означает, что экономический конфликт был неразрешим на экономической же почве. И в самом деле: евреи в начале XX века составляли 4 с небольшим процента населения Российской империи, но если говорить о людях, занятых в торговле, то, согласно переписи 1897 года, в городах империи их насчитывалось 618 926, и 450 427 из них были евреи (ЕЭ, т. 13, с. 649), то есть торговцев всех других национальностей имелось 168 499 человек – почти в три раза (точно – в 2,7) меньше! При таких условиях собственно экономическое соревнование, конечно, было невозможно; конкурентам евреев не доставало для соревнования на равных более 280 000 торговых людей…

Эти цифры характеризуют положение в Российской империи в целом; но тут же в ЕЭ отмечено, что «одни евреи сообщают Бессарабии торговое движение» (там же, с. 647).

Словом, конфликт предстает как поистине неразрешимый. При этом необходимо еще иметь в виду, что конфликт тогда был совершенно очевидным, наглядным: любой житель Бессарабской губернии, будучи вовлечен «прогрессом» в торгово-финансовые отношения, неизбежно самым непосредственным образом сталкивался в своем повседневном быту с евреями, почти целиком держащими в своих руках торговую сферу. Это важно учитывать потому, что для позднейшего, еще более «прогрессивного» устройства общества такое прямое и постоянное столкновение уже вовсе не характерно: люди, в чьих руках находится финансово-торговое владычество, в сущности, «невидимы», они не соприкасаются на бытовом уровне с большинством населения.

В Бессарабской же губернии 1903 года все было, так сказать, обнажено, и жители усматривали в забравших в свои руки торговлю евреях безнаказанных грабителей (см. приведенный выше текст В. В. Розанова). И дело обстояло, очевидно, примерно так же во всех странах, где конфликт обострялся в конечном счете до погромов…

Констатация этого факта отнюдь не означает, конечно же, перекладывания вины за кишиневский погром (как и другие погромы) на евреев. Речь идет только об уяснении тяжести, даже – что уже было отмечено – неразрешимости конфликта. Ведь погромы обычно изображаются как порождение некой иррациональной злодейской воли, чуть ли не садизма – что, конечно же, абсолютно неверно. А тот факт, что в Кишиневе совершались в прямом смысле слова зверские убийства евреев, был обусловлен, без сомнения, использованием огнестрельного оружия, которое опять-таки нарушило принцип борьбы на равных, – поскольку у погромщиков оружия не было, а евреи составляли почти половину (46 с лишним процентов) населения города.

Разумеется, и это отнюдь не снимает вину с погромщиков; дело идет только об объективном понимании ситуации. Ведь вообще-то безусловно господствует точка зрения, согласно которой евреи в конфликтах с остальным населением Земли всегда и везде, в любой стране и в любое время являли собой абсолютно ни в чем не повинные жертвы корыстных, тупых и жестоких палачей. Это, конечно, не значит, что уместно и достойно выдвигать – пусть даже со всяческими оговорками – противоположную точку зрения (что во всем виноваты-де только евреи). Поскольку погромщики обычно первыми начинали насилие, никакие последующие события не могли их «оправдать», снять с них исходную вину.

Именно так оценил ситуацию один из наиболее выдающихся идеологов «черносотенства» епископ Антоний Волынский (о нем уже не раз шла речь), который вскоре после кишиневского погрома произнес «слово» о нем, получившее широкую известность и признание. Стоило бы привести здесь это «слово» целиком, но оно весьма обширно, и я ограничусь цитированием начала.

Епископ Антоний сказал, что «доходят до нас печальные позорные вести о том, что в городе Кишиневе… происходило жестокое, бесчеловечное избиение несчастных евреев… О, Боже! Как потерпела Твоя Благость такое поругание!..»[77].

В связи с кишиневским погромом необходимо коснуться еще одной стороны дела. Об этом погроме говорится особенно много и часто потому, что, в отличие от принесших еще большие жертвы погромов 1905 года, разразившихся непосредственно в условиях Революции, кишиневский предстает как особенно прискорбный: в мирное, в общем, время были зверски убиты десятки людей. И этот погром нередко квалифицируется как одно из наиболее тяжких «преступлений русского народа». Так, историк Владлен Сироткин недавно написал послесловие к двум посвященным кишиневскому погрому документальным повестям эмигранта Семена Резника, объединенным под заглавием «Кровавая карусель». Послесловие это начинается многозначительной сентенцией: «Читать “Кровавую карусель”… мне, русскому человеку, тяжело и больно». Далее дано следующее «объяснение» этой тяжести и боли, гнетущих «русского человека» В. Сироткина: «…главную заслугу Семена Резника я вижу в том, что он своей книгой пытается понять: почему в части русского народа… росла и набирала силу неприязнь к “инородцам”, прежде всего к евреям?»[78].

Однако едва ли Резник в своей книге «пытается понять» именно это, так как в его повестях не раз сообщается о национальной принадлежности кишиневских погромщиков, и речь идет только о молдаванах, некоторые из коих даже не знают ни слова по-русски. Это вполне понятно, ибо Бессарабия (ныне – Молдова) вошла в состав Российской империи лишь в 1812 году и не могла менее чем за столетие стать собственно «русской» провинцией (кстати сказать, после 1917 года, когда Бессарабия – до 1940 года – стала провинцией Румынии, погромы там происходили постоянно).

И еще одна деталь – вроде бы мелкая, но весьма существенная. В. Сироткин утверждает, что своего рода инициатором кишиневского погрома был, как он его не раз называет, «Павел Александрович Крушеван». Почему так торжественно? Да