Вздохнув, Майкл прошел на кухню и налил себе виски. Через десять минут Бетси протянула ему трубку.

— Она хочет поговорить с тобой, папа. Для нас у нее нет времени. Как всегда.

Он взял телефон, вернулся в гостиную и сел.

— Привет, Джо.

— Это правда, Майкл? Ты о ней забыл?

— Если хочешь сделать мне больно, не трудись. Мне и так плохо.

Джолин умолкла.

— Ты ее напугал, Майкл.

— А то я не знаю.

Опять пауза.

— Завтра нас отправляют, — наконец произнесла она. — В Ирак.

— Неужели прошел месяц?

— Да, Майкл.

В безумии последних четырех недель он забыл об этом дне, почти забыл о том, что Джолин уезжает на фронт. На самом деле забыл — этот факт был просто тенью, редко проскальзывающей в суматохе последних дней. До сей поры Джолин ничего не угрожало, и ему было легче думать о себе.

— Я не знаю, какая связь в Баладе и как долго я там пробуду. Постараюсь держать вас в курсе. — Она помолчала. — Майкл, хорошо бы девочки писали мне письма или по электронной почте, если у меня там будет Интернет.

Майкл подумал, как тяжело ей будет там без дочерей, как пусто и одиноко. Просто стыд, что ей приходится об этом просить. Он знал, как Джолин не любит просить ни его, ни кого-то еще.

— Я прослежу, — сказал он.

— Спасибо. Ладно, мне нужно идти, а то местные парни уже нервничают.

— Джо!

— Да?

— Будь осторожна, — сказал он. — Береги себя.

Она вздохнула.

— До свидания, Майкл.

— До свидания.

Больше всего ему хотелось вернуться на кухню, взять стакан и допить виски. Или даже напиться.

Поборов искушение, Майкл позвонил в местную пиццерию, заказал ужин и пошел наверх.

Дверь в спальню Бетси была открыта. Он заглянул, увидел, что комната пуста, и пошел по коридору к ванной.

Бетси стояла перед зеркалом, что-то делая со своим лицом.

— Не думаю, что стоит выдавливать эти штуки.

— Убирайся! — Она резко повернулась и захлопнула дверь прямо перед его носом.

Майкл долго стоял перед дверью, ждал, что она передумает и извинится.

Бесполезно.

Спустившись в гостиную, Майкл увидел, что Лулу снова смотрит прощальное видео Джолин.

Он застонал.

Прибыла пицца. Майкл расплатился с разносчиком, поставил коробку на стол и крикнул:

— Ужин!

— Пиццу едят на день рождения, папа. А не на ужин, — со вздохом сказала Лулу и вскарабкалась на свой стул.

В дом вошла Мила. Вид у нее был сердитый.

— Не смей бросать трубку. Как Бетси?

— Она здесь, — ответил Майк. — На вопрос «как» я не могу ответить.

— Слава богу! С этой минуты…

— Пожалуйста, мама, ругать меня будешь завтра. На сегодня с меня хватит.

Мила пристально посмотрела на него.

— Так нельзя, Майкл, — уже спокойным голосом произнесла она.

— Да. Знаю.

Не желая слушать ее, чтобы еще больше не расстраиваться, Майкл прошел к себе в кабинет — слава богу, тут было тихо. Закрыл за собой дверь и опустился в кресло у письменного стола.

Похоже, он на это не способен — позаботиться о собственных детях.

Что, черт возьми, с ним такое? Как это возможно: успех в делах и с клиентами и полный провал в семье?

Майкл вздохнул. И месяца не прошло после отъезда жены, а он уже устал чувствовать себя неудачником в собственном доме.

На следующее утро Бетси по-прежнему с ним не разговаривала. Майкл встал рано, приготовил завтрак и вовремя отправил девочек. Когда он, наконец, — добрался до письменного стола в своем офисе — с опозданием — то уже был порядком вымотан. Но здесь он, по крайней мере, чувствовал себя компетентным.

В одиннадцать часов раздался звонок, которого Майкл так ждал.

Кит попросил о встрече. Наконец-то!

Майкл схватил свои записи и выскочил из кабинета. Пятнадцать минут спустя он прибыл в тюрьму округа Кинг и опустился на стул в обшарпанной комнате для свиданий.

Вошел Кит. Оранжевая тюремная роба, руки скованы наручниками впереди, цепи гремят, волочась по каменным плитам пола.

— Оставьте нас, — сказал Майкл охраннику. — И снимите с него наручники.

— Сэр…

— Снимите с него наручники, — повторил Майкл. — Я осознаю риск.

Охранник нахмурился, но исполнил просьбу, затем вышел из комнаты и встал за дверью.

Кит сел за стол напротив Майкла, спина у него была напряженно прямая. В тусклом свете его лицо выглядело удивительно юным и свежим. Коротко остриженные волосы отросли и теперь топорщились надо лбом, как зубчатая корона.

— Отец сказал, что я должен с вами поговорить.

— Я пытаюсь спасти вас от тюрьмы. А вы не облегчаете мне задачу.

— А вам не приходило в голову, что я не заслуживаю спасения?

— Нет, — спокойно ответил Майкл. — Не приходило. И вашему отцу тоже. И матери, которая, насколько мне известно, до сих пор плачет по ночам.

— Это запрещенный прием.

Майкл раскрыл блокнот и снял колпачок с авторучки.

— Вы знаете, Кит, почему я здесь. Вы обещали отцу, что расскажете мне, что произошло в тот день. А солдаты, как я слышал, привыкли держать свое слово.

— Я убил любимого человека, — сказал Кит. — Из глаз его наконец исчезла пустота. — Наверное.

— Что? Как это, «наверное»?

— Я, похоже, сошел с ума, — проговорил Кит. — Я не могу вспомнить, как стрелял в жену. Разве это не безумие?

Майкл пристально смотрел на своего клиента. Честно говоря, это была первая хорошая новость в деле Келлера. Майкл ненавидел себя за хладнокровие, позволявшее видеть страдания человека и радоваться, но ведь у него такая работа — искать смысл, не обращая внимания на боль. Закон — это кодифицированный свод правил, но справедливость вовсе не отлита в бронзе. В суде всегда есть место неопределенности, эмоциям, симпатии.

— Расскажите мне, Кит, что произошло в тот день. Минута за минутой.

Кит безучастно смотрел в стену. Глаза молодого человека опять стали пустыми.

— Она хотела поехать в Пайк-Плейс[9]. Я знал, что это неудачная мысль, но не мог сказать почему. Понимаете, я люблю… любил Эмили, и мы всегда делали то, что она хотела, особенно после моего возвращения из Ирака.