Но что-то его все же останавливало. Неужели он сомневается в ее согласии?

— Я тоже хочу, — вдруг вырвалось у нее, и только тогда он опустил на нее глаза. Луна светила ярко, но не настолько ярко, чтобы она могла прочесть его мысли. Луна еще никогда не была столь ослепительна — даже ярче солнца. Но серые глаза Кейна оставались темными и непроницаемыми. С его губ сорвался хриплый стон. Глубокий и сдавленный, как у раненого животного.

Он наклонился к ее шее и прижался к ней губами. Теперь она поняла, почему он стонал. Она сама всхлипнула, снедаемая желанием.

— Николь, — прошептал он, и ее имя звучало на его устах сладкой песней. Николь — не Ники. Имя настоящей женщины. Женщины, которой она себя целиком ощущала.

Оторвав губы от ее шеи, он поднял голову, ища руками застежку на платье, и глаза их встретились. Теперь в его взгляде был вопрос. Вопрос и бушующее пламя. Иначе нельзя было описать блестевший в них огонь. Она проглотила подступивший к горлу комок. Они оба пылали, и, даже будучи столь неопытной, она знала, что теперь этот пожар уже не остановить.

Она не хотела его останавливать. Их взгляды скрестились. Он заставлял ее отступить, и какая-то часть ее существа хотела это сделать. Та часть, что боялась. Страх разгорячил ее не меньше, чем страсть. Она боялась не столько его самого, сколько своего к нему влечения. Но легче перестать дышать, чем остановиться. Он, как червь в яблоко, вгрызался в ее существо.

Это ей, по крайней мере, в тот момент было ясно. Она не знала, существует ли такая любовь, о которой она читала в книжках. Ей хотелось в это верить. Единение двух душ, даже таким примитивным образом, казалось ей потрясающим. Но единственная любовь между мужчиной и женщиной, с которой она сталкивалась в жизни, обернулась трагедией. Ее мать вечно ждала. Вечно была в слезах. Наконец, эта ужасная мучительная смерть в холодной пещере при рождении ребенка. А потом страдания ее отца. Ради чего?

Теперь она знала, ради чего. Она поняла это, когда Кейн обнял ее. Когда поцеловал. Когда расстегивал ее платье и гладил пальцами кожу. Когда он взял ее на руки и понес в укромное место под деревьями, когда, опустившись рядом с ней на колени, нежно ласкал, осторожно касаясь руками недавних ожогов. Когда он раздевал ее, неуверенный в каждом своем движении, постоянно ожидая протеста, который не мог сорваться с ее губ. Она поняла это, когда ее собственные руки расстегнули ему рубашку и она коснулась темных волос на его груди, провела пальцами по тугим мускулам.

И его тело склонилось над ней, но он был так нерешителен, что ей пришлось его соблазнить.

Кейн всегда мечтал иметь что-то собственное. Теперь судьба дала ему в руки этот бесценный дар, который у него не было сил отвергнуть. Он знал, что Ники — девственница. Иначе она бы не отвечала на его поцелуи с таким изумленным интересом. Вот поэтому и нужно оттолкнуть ее и опрометью кинуться прочь, но у него нет на это сил. Видит бог, он не может сделать такое.

Его влекло к ней так же, как и ее к нему. Влекло к ее невинному удивлению, как никогда в жизни не влекло ни к одной опытной женщине. Ему нужна именно она, нужна, как ничто другое. До сих пор его жизнь мало чем отличалась от плохой шутки. Спотыкаясь, он ковылял от одной ошибки к другой. И даже сейчас он боялся, что совершит еще одну, самую страшную ошибку в своей жизни. И все же он не мог остановиться.

Пальцы Николь скользнули вверх по его груди. Несмотря ни на его прошлое, ни на опыт общения с женщинами, он оказался не готов к этому сладкому взрыву, всеподавляющему голоду, распирающему желанию, напрягшему его тело. Он нашел ее губы, плотно прижался к ним, раздвигая их языком. Они с готовностью и охотой поддались. Малейшее ее прикосновение воспламеняло его, как факел, малейшее движение зажигало в нем новые языки огня.

Он коснулся ее груди, затем, спустившись по ее телу, прикоснулся к ней ртом, лаская, пробуя, покусывая, пока соски не затвердели и она не застонала, — ее тело, предвкушавшее еще большее удовольствие, извивалось от малейшего прикосновения. Его руки двинулись ниже, сдвигая с нее спущенное платье. На ней был лифчик и панталоны — и ничего больше. Он подумал, как много она недополучила за все эти годы, — все те предметы дамского туалета, которым другие женщины придают такое значение. Ему захотелось все это ей подарить. Сначала надеть на нее, а потом медленно снять. Содрогнувшись, он глубоко вздохнул. Еще не поздно остановиться.

Но когда ее руки обхватили его за шею и притянули к себе, он уже не владел собой. На нем все еще были брюки. Его руки, опустившись, быстро расстегнули пуговицы, и его восставшая плоть уперлась в ее тело. Она замерла на мгновение, и ее дыхание у его груди прекратилось.

Остановись. Он услышал свой внутренний голос, но не смог ему повиноваться, особенно когда ее нежное, сладкое дыхание возобновилось, и ее тело, отвечая ему, напряглось, задрожало и выгнулось ему навстречу. Он покрыл поцелуями ее глаза, нос, щеки, изгиб шеи. Он почувствовал, как участился ее пульс, когда ее руки, державшие его за шею, разжались. Все ее тело дрожало в ответ на его ласки. Он еще не знал такого вида страсти — яростной нежности, сокрушавшей все барьеры, которые он сам в себе воздвигнул. Он еще никогда так не любил женщину и никогда не получал в награду такого невероятно сладостного, неприкрытого желания, более сильного, чем голод. Он впервые почувствовал потребность отдать больше, чем берет.

Но он ничего не отдавал. Он только навсегда забирал у нее самое ценное. Он давал ей обещания, которые не мог сдержать.

С горестным стоном Кейн оттолкнулся от нее и лег рядом, закрыв глаза и пытаясь успокоить дыхание.

Он почувствовал у себя на груди руку Ники. Ищущую. Спрашивающую. Она придвинулась поближе к нему, свернувшись у него под боком, и положила голову ему на плечо.

— Что случилось? — наконец прошептала она смущенным и жалостливым голосом, от которого у него сжалось сердце.

С минуту он лежал молча, в надежде, что легкий ветерок охладит жар его тела, успокоит лихорадку в голове. Он ничего в своей жизни так не хотел, а хотел он многого. Очень часто в своей жизни он не получал того, чего хотел, но на этот раз боль вгрызалась в него, как никогда раньше.

Дни его теперь были сочтены. Но у нее все еще впереди. Он не мог позволить себе так страшно предать ее. О чем он, черт возьми, раньше думал?

Ни о чем. Он только чувствовал. Он и сейчас ощущал близость ее тела. Нетерпеливого. Жаждущего. Как и его собственное. Его плоть возопила о своих потребностях. Как легко перевернуться и взять ее. Он никогда в своей жизни не задумывался про ад, но вряд ли ему там будет хуже, чем сейчас. Разве что потом до конца своих дней — сколько бы их ни осталось — он будет жить, сознавая, что погубил девушку.

— Кейн? — произнесла Ники тихим, чуть дрогнувшим голосом.

Он тяжело сглотнул.

— Ты ведь девственница? — спросил он, наперед зная ответ. Этого наивного удивления, пробуждения ее тела ни с чем не спутаешь.

— А какая разница? — сказала она, и он понял, что она готова солгать. Она столь неопытна, что не знает, что он заметит разницу, хотя он ее уже заметил.