* * *

— Мы что, играем в ликбез? Ты поэтому вызвал меня сюда? За последние несколько недель мне надоел этот офис. Теперь, когда ты вернулся, я надеялся провести некоторое время, не заглядывая в него.

Я верчу между пальцами ручку, которую подобрал на столе Витторио, забавляясь его раздражением, и краем глаза замечаю, что вознагражден за это легким подергиванием ноздрей — редкий промах в его фасаде абсолютного контроля.

Витторио проводит кончиком языка по центру верхней губы. Темный костюм, идеально сидящий на его теле, помогает создать образ спокойствия, который его лицо угрожает опровергнуть.

— Член Коза Ностры был найден мертвым, с содранной кожей на нашей территории, подвешенным на крюк, как свинья, в заброшенном сарае, Тициано. Я жду, что скажет по этому поводу мой заместитель, и помню, что звонил тебе два часа назад.

Мой ответ размеренный, с оттенком расчетливого безразличия.

— Предполагаемый член Коза Ностры, — поправляю я.

— Тициано, — рычит он, разочарование прослеживается в каждом слоге, но я лишь поднимаю голову, останавливая движение ручки между пальцами.

Воздух в кабинете густой от неразрешенного напряжения. Однако мое тело находится в состоянии глубокого расслабления, каждая мышца расслаблена, каждый вздох спокоен.

Я не могу вспомнить, когда в последний раз мой разум был настолько спокоен. Витторио, напротив, кажется, находится в одном шаге от того, чтобы потерять самообладание.

— По крайней мере раньше, ты вел себя сдержанно, — говорит он между зубами, — автомобильная авария, анафилактический шок, но это? — Говорит он, беря со стола блок фотографий и бросая их передо мной. — Это было показательно и безрассудно!

Его рука сильно ударяется о стол.

— Это можно расценить как акт войны, Тициано.

Не в силах сдержаться, я издаю тихий смешок, но не от радости, а от чистого удовлетворения, глядя на ободранное и кровоточащее тело на фотографиях.

— Я не знаю. — Я выгибаю нижнюю губу, продолжая смотреть на фотографии. — Они хорошо постарались, чтобы изуродовать… И зубы вырвали. Нельзя сказать, был ли это действительно член Коза Ностры, — насколько я знаю, Коза Ностра сама могла вторгнуться на нашу территорию, содрать кожу с одного из наших людей и оставить его в том сарае неузнанным.

Я пожимаю плечами. Гнев в глазах Витторио — это уже глазурь на торте.

Если бы не его высокомерие, Рафаэла не подверглась бы той череде катастроф, в которую превратилась ее жизнь за последние недели. Если бы не его высокомерие, моя куколка не плакала бы. Может быть, в какой-то момент она и заплакала бы от злости на меня, но уж точно не от отчаяния и одиночества, свидетелем которых я стал несколько дней назад.

— Ты просто забываешь, — говорит Витторио сквозь зубы, его голубые глаза холодно сверкают, — что у нас никто не пропал.

— Я уверен, что это можно устроить.

— Тициано, я не могу тебя убить, но могу наказать, — угрожает он.

Он угрожает, а я цокаю языком, закатывая глаза.

— За что?

— Хватит! Терпение имеет свои пределы, а ты уже превысил все мои! — Приказывает он.

Я провожу языком по внутренней стороне губ и киваю головой в знак согласия. Я расправляю плечи и вытягиваю позвоночник, отказываясь от расслабленной позы и кладу ручку на стол.

— Да, Дон.

— Я не собираюсь поощрять твою бесцеремонность. Отныне тебе запрещено вмешиваться в судьбу Рафаэлы. Чезаре уберет за тобой, но это последнее, с чем я буду иметь дело. — В отличие от предыдущей вспышки, эти слова были произнесены низким, резким тоном, обычным тоном дона.

Я несколько минут смотрю на Витторио.

— Что-нибудь еще?

— Я серьезно, Тициано. Если Кармо так сильно хочет выдать замуж свою дочь, я сам найду ей жениха и улажу это дело раз и навсегда.

— Это все?

— Все.

Я встаю и выхожу из комнаты, в коридоре меня поджидает Чезаре.

— Ты уже не в таком хорошем настроении, да? — Поддразнивает он. — Полагаю, ты не можешь быть более убедительным.

— Тебе больше нечем заняться?

— Да, прибраться кое за кем.

— Пока нет…

— Ты все еще ничего не понял, — говорит он перебивая. — Но Тициано… — Он перестает идти и кладет руку мне на грудь, останавливая и меня. Его взгляд ловит мой в молчаливом предупреждении, прежде чем его слова озвучивают его намерения. — До сих пор моя роль заключалась в том, чтобы наблюдать и докладывать, а не вмешиваться. У меня новый приказ. И я никогда не нарушаю своих приказов.

— Ты угрожаешь мне?

Чезаре смеется.

— Чем? — Спрашивает он, притворяясь непонимающим. — Конечно, нет! — Мой брат выгибает губу и качает головой из стороны в сторону. — Мы даже не знаем, кто виноват в том, за кем мне приходится убирать, неужели ты забыл?

27

РАФАЭЛА ЭСПОЗИТО

Если я когда-нибудь встречу своего ангела-хранителя, я надеру ему задницу. И за это богохульство отец Армандо может велеть мне молиться сколько угодно, но я не буду просить у него прощения.

Что-то не так с небесным существом, которое должно заботиться обо мне. Есть ли на небесах алкоголь? Он что постоянно пьян?

Держать голову поднятой, пока я добираюсь от дома, почти мучительная задача: взгляды, шепот… Невеста, брошенная у алтаря. И послушай, Санта, я не жалуюсь. Даже близко нет, но эти сплетни! Ради всего святого! Я ненавижу сплетни!

Я резко выдыхаю, когда группа девочек-подростков беззастенчиво показывает на меня и хихикает. Я бросаю на них взгляд и всерьез подумываю о том, что с таким поведением они даже не найдут себе женихов, которые их бросят у алтаря. Конечно, я считаю, что это было благословением для меня, но если они смеются надо мной, то я очень сомневаюсь, что они так думают.

Я иду, все более злая и униженная, к особняку, но скрываю второе чувство под бесконечными слоями первого. Люди никогда не поймут меня. Они все думают, что со мной что-то не так.

Я вздохнула с облегчением, когда нашла свой шкафчик в раздевалке для персонала, на котором все еще было мое имя и чистая, отглаженная форма. Я не должна была больше находиться на Сицилии, поэтому не знала, есть ли у меня еще работа, но я расцениваю это как да.

Несколько служащих проходят мимо меня, но никто не заговаривает со мной, пока я переодеваюсь или иду в кабинет Луиджии, и я рада этому. Сегодня хороший день, чтобы стать персоной нон грата, возможно, следующее десятилетие будет состоять из удачных дней для этого.

Однако, к моему несчастью, главная экономка находится в самой комнате. Ее строгое лицо сосредоточено на чтении каких-то бумаг, на