же пролилось ему на кроссовки, а мужчина встрепенулся, завертелся и ударил его в грудь, прямо в зияющую дыру под застежкой куртки. Франц ощерил клыки. – Эй, ты не в себе?! Отцепись от меня, придурок!

«Незачем отрубать Лоре ноги, они ведь и так бесполезные, висят лапшой, – сказал Франц самому себе, пытаясь успокоиться, пока снова смотрел в шафрановую гладь, опершись о перила и свесив кружащуюся голову. Мимо по воде проплывали фиолетовые лепестки каких‐то цветов с зелеными свежими листьями, будто кто‐то раскрошил с моста букет. – Это была не она. Точно не она… Не может же мне так не везти!»

Он вновь растолкал всех локтями и ринулся через мостовую, решив, что продолжить путь – единственное, что ему остается. Пестрые шатры, обвитые гирляндами, ослепляли даже издали, заставляя его зрачки сужаться. Базар все еще гудел, переполненный тележками с барахлом и тыквами, туристами, охочими до сувениров, и разношерстными горожанами, которые в это время суток становились частью декораций. Франц кружился между ними, задевая лавки и людей, пачкая их своей кровью и пачкаясь сам – в разлитом пунше, блестках, рыхлой грязи со свежевыкопанных овощей.

– Вы не видели здесь девушку в инвалидном кресле?

Франц подскочил к чернявой смуглой мамбо, которая, не дожидаясь Призрачного базара, ютилась рядом с кабачками и пыталась «толкнуть» прохожим амулеты, любовные и проклятые. Она покачала головой, скрестила пальцы, рисуя в воздухе веве – знак вуду, отворяющий врата их духам, лоа, когда нужна была подмога, – и с бранью прогнала Франца к соседнему рыночному ряду.

– Вы не видели девушку-блондинку? Она ходить не может, но лучше бы не могла говорить. Как рот откроет, так сразу все живое дохнет. Ее зовут Лора…

Франц спрашивал одно и то же, описывал по-разному, чтобы каждый мог узнать. Вспомнил широкий чокер, как ошейник, тубус с чертежами за спиной, грязные в карандашах и чернилах коротенькие пальцы. За каждым прилавком качали головой, а один джинн, ощерив золотые зубы, как монеты, пообещал «сделать ему любую Лору за половину печени или селезенку». Франц не сдавался еще добрых полчаса, расхаживая туда-сюда, от пустой сцены до начала рынка и обратно, пока не смирился с мыслью, что Лоры здесь нет и не было уже давно. Да и станет ли она преданно дожидаться его до самой ночи? Либо добралась до телефонной будки, позвонила Титании в цветочный и уехала домой, либо…

«Нет, уехала домой, и точка!»

Франц не знал, кого боится больше, если исход все‐таки окажется иным: Джека с его косой или призрака Лоры, который будет преследовать Франца до самой невозможной смерти и бубнить под ухом: «Почему ты бросил меня посреди торговой площади?! Фу, плохой пес, плохой!»

Вспомнив о машине на парковке, Франц щелкнул пальцами и бросился ее искать. Проковыляв мимо тотемных чучел, свитых из ивовых прутьев, которые Лора обозвала «безвкусицей» несколько часов тому назад, он случайно вновь прошел мимо той парочки с мостовой, банки пива в руках которых уже превратились в полулитровые бутылки.

– А ты уже слышал про Дикую Охоту? – завел кто‐то из них, пока Франц рыскал руками по карманам, молясь Осени, чтобы он не потерял ключи. Лезвие, пустая пачка сигарет, зажигалка, отклеившийся пластырь… Черт, да где же они?! – Говорят, в небе над Самайнтауном видели всадников на черных оленях… За ними бежали гончие…

– Ты про Санта-Клауса, что ли? Он что, тоже в Самайнтауне живет? Здесь же вроде вечная осень, а не зима…

– Ты совсем тупой? Я про Дикую Охоту!

– Да не знаю я, что такое Дикая Охота!

– Тебе бабка страшилки в детстве не рассказывала? Дикая Охота – вереница мертвецов, что по небу неустанно скачут и мертвецов к себе же забирают. Ну, или живых, если тем не повезет их встретить. Но это так, чисто слухи, неправдивые, судя по тому, что свидетелей в Самайнтауне уже немало, и все остались при себе…

– Мертвецы? Обалдеть! Так, может, они тоже про Самайнтаун услыхали и на жительство подать хотят? Прикинь, если у нас теперь еще здесь и зомби шастать будут. Проклятье, обожаю этот городок!

Мигнули фары, щелкнули разблокированные двери «Чероки». Франц ввалился внутрь автомобиля и, заведя мотор, едва не протаранил чей‐то пикап, пытаясь выехать с парковки. В глазах плясали точки, а во рту стоял вкус до того паршивый, будто он съел кошачий наполнитель. Франц добрался до Крепости, никого не сбив, лишь чудом. Из нижних окон тек дружелюбный зернистый свет, и хотя бы одно щупальце тревоги отпустило его сердце: дома кто‐то есть. Франц бросил машину прямо у дороги, даже не заехав во внутренний двор, и помчался через плакучие ивы, держась за грудь. Дырка в ней, казалось, росла во все стороны от страха. В ней же засвистел ветер, когда Франц, пробегая мимо одного из деревьев, невольно затормозил: с ветвей свисала причудливая кукла с женским напомаженным лицом в лоскутном платье.

«Что за безвкусица», – подумал он, прежде чем сорвать ее мимоходом, швырнуть на землю и понестись дальше.

– Я потерял Лору! – вскричал Франц, едва переступив порог.

В лазурной гостиной горели парочка торшеров и камин. Из-за поленьев, покрытых толченым сбором трав – успокаивающие тимьян, ромашка, мята, – дома пахло, как в лесу. Играл виниловый проигрыватель, тихая джазовая мелодия. Титания сидела на краю тахты за книгой с толстым зеленым переплетом и потускневшим названием «Сказки старой Англии», а на круглом столике дымилась чашка с крепким чаем. Положив себе в рот кусочек бисквита со сливочной помадкой из вазочки, стоящей рядом, она уставилась на Франца во все глаза – круглые, совиные и безупречно серые, будто даже без зрачков.

– Возможно, она мертва, – продолжил он, когда восстановил сбитое дыхание и срывающийся голос. – На рынке нашли мертвую девушку, а я нигде не могу найти Лору! Вдруг она и есть…

– Лора у себя в комнате, – сказала Титания внезапно, и Франц замолчал на полуслове, издав нелепый звук, похожий на икоту. – Играет. Ее подвезла Наташа. Она вернулась с базара еще днем.

Франц несколько раз моргнул. Посмотрел на Титанию внимательно, затем – на двуязычную большую лестницу за своей спиной… И побежал скорее наверх.

– Лора! – воскликнул он, заколотив кулаком по ее двери. – Лора, все нормально? Ответь мне. Ты там? Лора!

Ответом ему стало молчание и барабанная дробь, которую она отбивала по установке невпопад с мелодией гитары, играющей на фоне. Грохот в ее спальне стоял такой, что Франц не мог расслышать даже собственное дыхание, и это… утешало. Если у Лоры были силы, чтобы так неистово колотить по тарелкам, значит, она была в порядке. Уж точно живее всех живых.

Франц устало привалился к ее двери спиной и осел по ней на пол. Нахлынувшее облегчение расплавило его, как