«пятнашки» — пятнадцатикопеечные монеты — после прохождения монетного механизма падают не в опломбированный денежный ящик, а на дно игрового автомата. При этом автомат включается и работает, как всегда. Юрка этим иногда пользовался. В субботу утром приходил в клуб, ставил спичку, а после обеда собирал «урожай» — горсточку «пятнашек». На мороженое и кино ему хватало, а иногда и на нас тоже.

— Ребята в курсе? — спросил я, имея ввиду одноклассников.

— Пока нет.

Я вспомнил, что в эту субботу у Светки день рождения. Если бы мы не разбежались, ей бы досталась шикарная желтая роза в горшке, из которой я теперь выращивал живой амулет здоровья.

А вчера после возвращения я сходил в парк, набрал ведро земли и подобрал четыре жёлудя. Засыпал землю в горшки и высадил четыре будущих дуба-защитника, предварительно обработав жёлуди соответствующими конструктами. Процесс этот не быстрый, поэтому я пока не беспокоился насчет отсутствия у нас — у меня и у maman — дома, по углам которого надо будет в дальнейшем высадить деревья-защитники.

Maman, конечно, удивилась моим ботаническим потугам, но возражать не стала, только заметила:

— Лучше бы ты лимон из косточки вырастил. Было бы интересней!

— Давай! — тут же согласился я. — Выращу и лимон.

— Только он дикий будет, — предупредила maman.

«У меня не будет!» — подумал я. Можно вообще сладкие лимоны вырастить! Или, чтоб был один сладкий, другой кислый…

Горшки с желудями я поставил на подоконник кухонного окна. В комнате на подоконнике стояли две мои розы и развесистый «декабрист».

* * *

Сразу после звонка с урока Елена Игоревна Русакова, пионервожатая, а по совместительству еще и учитель географии на 0,5 ставки, студентка-заочница пединститута, немедленно направилась в учительский туалет — место, где можно было беспроблемно уединиться, где было зеркало и раковина с краном, из которого текла тёплая вода.

Она скинула кофточку, сняла блузку, которые повесила на гвоздик, вбитый во внутреннюю сторону двери. У трудовика не было ни времени, ни желания прибить нормальный крючок-вешалку в учительский туалет!

Перед зеркалом, шипя, как рассерженная кошка, содрала из подмышки нашлепку — подушечку из бинта с пластырем — и удивленно замерла, чуть ли открыв рот. Еще пару дней назад в подмышечной впадине она почувствовала легкое неудобство и некоторое утолщение, которое буквально за сутки переросло в здоровенный фурункул с жуткой болью. Утром она кое-как наложила себе повязку с мазью Вишневского, собираясь после урока сходить в поликлинику к хирургу.

На уроке дёргающая боль и все связанные с этим неудобства внезапно прошли. Елена Игоревна даже слегка испугалась — вдруг фурункул прорвался, и потёк гной? Она даже хотела сразу уйти с урока хотя бы взглянуть, если уж не сменить повязку.

А сейчас… Подмышкой не было ни шишки фурункула, ни дырки с сочащимся гноем. Ничего. Абсолютная чистая белая кожа и ни малейших признаков каких-либо болячек, начиная от прыщей и заканчивая этим самым фурункулом. Кроме того, Елена Игоревна ощущала непонятный подъем. Она давно так себя прекрасно не чувствовала. Даже перестали болеть натёртые мозоли на пятках от тесных, зато модных туфель.

Она брезгливо выкинула в урну повязку с мазью, надела блузку, кофточку, улыбнулась в зеркало сама себе. Жизнь была прекрасна!

Только вот чего ей так подмигивал этот несносный Ковалёв?

* * *

Сегодня был вторник. После уроков я отправился на секцию. На этот раз Санёк Сорокин был совсем не против «потискаться» со мной.

Смирнов привёл еще одного «эксперта», который с полчаса стоял рядом с нами, наблюдал, как я отрабатываю приёмы на своём партнёре, многозначительно кивал, а потом выдал:

— Не имеет смысла отрабатывать приемы борьбы в партере. Ему хватит высокой стойки.

И вместе со Смирновым уселся за столом, в тренерской. Мы сразу бросили бороться, сели на маты отдышаться. Отдыхать, когда рядом стоит тренер, было как-то не с руки.

— Ты мне сегодня мышцы разомнешь? — стесняясь, то ли спросил, то ли попросил Сашка.

— Без вопросов! — ответил я, сочиняя на ходу. — Тем более, что бросать точечный массаж никак нельзя, надо до конца доводить.

Сашка даже обрадовался.

— Представляешь, я после твоего массажа тридцать раз подтянулся на физре! — сообщил он. — А до этого еле-еле половину вытягивал.

Он, как и я, учился в 10-м классе.

— Сань, я твои мышцы очистил от шлаков, — продолжил я. — Вот они и заработали на полную силу.

— А ты ведь так можешь любого, да? — Сашка посмотрел мне в глаза. — Ну, любого человека? Из нашей группы? Прикинь, если вся наша группа…

— А оно мне надо? — усмехнулся я. — Тебе вот помогу. Остальным не буду. Не хочу.

Сашка вскочил. Видимо, идея усилить таким образом всю группу не давала ему покоя.

— Сань, — позвал я.

— Что, Тох?

— А если кому скажешь, так я и тебе делать не буду, — сказал я. — И скажу, что всё ты придумал.

— Тох, ну как же так? — он сел рядом.

— А вот так! — отрезал я.

После душа, когда раздевалка опустела, все разошлись, Сашка лёг на кушетку лицом вниз.

— Трусы снимать?

Я хотел пошутить, но сдержался.

— Не надо.

Левую руку положил ему чуть ниже ягодицы, правую на пятку, таким образом, закольцевав энергоканалы. Пропустил «живую» силу несколько раз по образовавшемуся кольцу. Чтобы замаскировать свои действия под массаж, периодически то вжимал, то отпускал пальцы в мышцы ноги.

— Слушай, как здорово-то! — поделился Сашка со мной ощущениями. — Я полчаса назад мышцы голени слегка потянул. Так не болит теперь! Совсем не болит.

— Лежи, лежи! — успокоил я его. — Сейчас на вторую ногу перейдем.

— Вы чем занимаетесь? — в раздевалку зашел Смирнов. — Все ушли, раздевалку закрывать пора.

— У Саньки мышцы судорогой свело, — на ходу сочинил я. — Вот, разминаю.

Смирнов подошел поближе, с подозрением посмотрел на нас, хмыкнул. Потом, обращаясь ко мне, сообщил:

— Через неделю отборочные, 8-го числа сразу после Дня Конституции. В субботу я тебе справку выпишу, в школу отдашь. В 9.00 медкомиссия, терапевт с хирургом тебя посмотрят, взвешивание, схватки.

— Учебные, учебные поединки, — поспешил успокоить он. — Среди своих, динамовцев. Будем решать, кого выставлять. Думаю, у тебя не больше двух соперников будет. К обеду освободишься. Вот так.

И ушел, оставив нас в раздумьях.

— Блин! —