работы своих современников ссылок практически нет. Будто Ильин – единственный философ в этом мире. Есть немногочисленные ссылки на Писание и святых отцов. При этом характерно, что ссылки располагаются одним большим блоком без цитирования текстов. Создается впечатление, что автор хочет поскорее отделаться от этого ненужного, лишнего дела, удовлетворить формальности. А затем – многие десятки страниц без единой ссылки, сплошной «поток сознания» собственных убеждений. Это характерно не только для социально-политических книг Ильина, но и для книг религиозных, например «Аксиом религиозного опыта», где, казалось бы, без частого цитирования духовных текстов обойтись невозможно.

С учетом этих дополнительных замечаний, перед нами вырисовывается отнюдь не простая коллизия внутренней жизни Ильина. Видна душа, обладающая исключительным аналитическим умом, высочайшей честностью, выдающейся волей, стремлением посвятить свою жизнь высшей идее. Но в то же время трагедия этой души в исключительной одинокости, самозамкнутости, доверии лишь к себе самой. Причем эта одинокость возводится в ранг теоретической философской аксиомы и она начинает постепенно искажать духовный строй души. Привлеченная светом Христовым, душа старается войти в мир православия, но доверие только к своему духовному опыту, опыту достаточно ограниченному, ставит предел этому стремлению: православие Ильина остается ущербным. Стремясь к служению высшей цели, душа ставит своей целью отыскание верного социально-политического пути России. Но абсолютизация собственного мнения, уверенность в своей правоте вводят в соблазн почувствовать себя в какой-то мере «витией», одиноко указывающим верный путь всему народу. Определенная доля прелести овладевает душой в конце жизни («Наши задачи»).

Разумеется, все это догадки, как указывал сам Ильин «чужая душа потемки». К тому же, у автора вовсе нет намерения судить; его задача лучше понять. А это можно удовлетворительно сделать только раскрыв душевную драму человека. Интересным материалом с этой точки зрения становится полемика вокруг его книги «О сопротивлении злу силою» /27/, в особенности рецензия известного русского философа Николая Бердяева под характерным названием «Кошмар злого добра» /28/. Как известно, Бердяев и другие авторы журнала «Путь» весьма критически относились к Ильину. Поэтому ждать объективности от этой рецензии не приходится. Действительно, в этой рецензии много субъективного и просто неверного. Но хорошо известно, что именно недруги особенно остро и точно замечают недостатки. И следует отметить, что хотя уколы Бердяева больны и нанесены нелюбящей рукой, но в целом они попадают в цель. Рассмотрим некоторые выпады Бердяева.

«Он (Ильин – Н.С.) не просветлен тем христианским сознанием, что весь род человеческий поражен первородным грехом и потому не может распадаться на расу добрых, специально призванных бороться со злом силой, и расу злых, объект воздействия добрых… Он не менее моралист, чем Л.Толстой. Потому он так и занят Толстым, что он подсознательно ощущает его в себе» /28, с. 463/.

Страшный удар и в таком виде несправедливый. Ильин, конечно, далек от степени духовной прелести Льва Толстого. Но само сопоставление с Толстым удивительно метко. Оба верят только себе, оба безапелляционны, оба берут на себя роль пророков, оба недооценивают (а Толстой вообще отрицал) тотальность и силу первородного греха, оба витийствующие моралисты. Последнее особенно ярко проявилось у Ильина позднее, когда в «Наших задачах» он (как и Толстой) берет на себя роль знающего истину пророка и учителя.

«В миросозерцании И.Ильина нет ничего не только православного, но и вообще христианского. Православие явно взято на прокат для целей нерелигиозных, как это часто делается в наши дни. Цитаты из священного писания, из учителей Церкви и из правил Апостолов и св. Соборов приклеены механически и не доказывают наличности у И.Ильина органического православного мировоззрения» /28, с.465/.

И здесь укол по силе несправедливый, но направленный в больное место. Как указывалось, неверно было бы говорить о неправославии Ильина. Но все-таки его «недоправославие» налицо. Его книга «Аксиомы религиозного опыта» не святоотеческого духа, как и другие его книги религиозно-философского содержания /31, 32, 33/. Ильин солидаризируется с православием, но «органического православного мировоззрения» не имеет. Замечание о «механическом приклеивании» совпадает с упомянутым нами выше.

«Вся настроенность книги И.Ильина не христианская и антихристианская. Она проникнута чувством фарисейской самоправедности» /28, с.465/

«Все несчастье в том, что И.Ильин слишком сознает себя «частицею божественного огня». Это есть обнаружение неслыханной духовной гордыни» /28, с.470/.

Снова точен, хотя и немилосерден упрек в «фарисейской самоправедности». В «Аксиомах» Ильин пишет о покаянии и смирении, но самого духа покаяния и смирения в книге нет. Тем более, его нет в других книгах Ильина, написанных как бы от лица всеправедного и всеведящего судии. Парадоксально, но сам Бердяев, гласно отрекающийся от идеи смирения, оказывается несмотря ни на что более смиренным, чем Ильин, в котором живет затаенная гордыня «самоправедности». Упрек в «неслыханной духовной гордыне» слишком резок (как и вся рецензия в целом), но опасность уловлена верно.

«И.Ильин – не русский мыслитель, чуждый лучшим традициям нашей национальной мысли, чужой человек, иностранец, немец» /28, с.471/.

Здесь намек на два обстоятельства. Во-первых, ранние работы Ильина посвящены философии немецкого идеализма – Гегеля и Фихте. В /28/ Бердяев не раз упоминает, что Ильин идет на поводу у этих мыслителей. Думается, что Бердяев эту зависимость преувеличивает, но мы уже видели, что взятая от Фихте идея «очевидности» не раз подводила Ильина именно там, где, казалось бы дело совсем очевидно.

Во-вторых, Бердяев здесь намекает на немецкое происхождение Ильина: его мать – до замужества Каролина Иульевна Швейкерт, немка протестантского исповедания. Если католичество Ильин критикует, то с протестантством он во многом солидарен. С этой точки зрения очень хотелось бы, чтобы биографы направили свои усилия на прояснение ряда вопросов, связанных с духовной жизнью Ильина: велико ли было влияние на него матери и вообще всей ее родни? были ли у Ильина духовники? часто ли он бывал в храме? как он воспринимал отсутствие в его семье детей? и др.

Апологеты Ильина (например /26/) рассматривают статью Бердяева как явно тенденциозную, грубо необъективную и просто злобную. Однако, к сожалению, ни они, ни сам Ильин не заметили явного промысла Божия в ее появлении. Действительно, в такой «необъективной», смиряющей форме Ильину были указаны глубокие недостатки его религиозного устроения. Если бы мы умели смиренно принимать обличения недругов и ими руководствоваться для своего исправления, то мы быстро бы шли вперед в духовном устроении. Увы, Ильин написал опровержение на рецензию /36/, где с негодованием отверг все обличения Бердяева, чем лишний раз показал свое непонимание подлинного Православия.

Заключение

Еще раз хочется подчеркнуть, что анализ внутреннего душевного мира Ильина приведен не ради его уничижения. Падшесть человеческая тотальна. Всякий человек где-то горд, где-то в прелести,