– В таком случае зачем же вы пришли? – нетерпеливо спросил Ланс.

– Какой большой шрам у вас на плече, – прошептала она.

Он сел на край постели.

– Когда-то занимался фехтованием. Осталось с тех пор.

Надин прислонилась к комоду и испытующе посмотрела на него.

– Я слышала о вашей жене. Очень сочувствую.

Ланс махнул рукой с деланным безразличием:

– Не велика потеря.

– По-моему, вам нужен друг, – многозначительно заметила Надин. – Если позволите, этим другом стану я. И с большим удовольствием.

– Зачем? Зачем это вам? – удивился Ланс.

Она улыбнулась:

– Я могла бы сказать, что действую в интересах мужа. Могла бы сказать, что озабочена вашими выступлениями на игровом поле и тем, как это отражается на команде в целом.

Ланс кивнул:

– Могли бы, но не в этом причина, верно?

Надин пристально посмотрела ему в глаза.

– Нет, не в этом. – Она подошла к нему вплотную. – Дело в том, что я тоже одинока. Но не потому, что муж не любит меня. Он любит меня настолько, насколько вообще способен любить. Но муж очень занятой человек. И чем больших успехов достигает Гейвин в своем бизнесе, тем меньше времени у него остается для меня.

Она опустилась на колени и расстегнула молнию на брюках Ланса. Возможно, этот маневр и удивил его, но виду он не подал. И не стал останавливать Надин, когда она взяла его вялый член и начала ласкать.

– Скоро ты у нас станешь большим, очень большим, – мягко пробормотала она, обращаясь к нему.

Ланс молча расстегнул ее шелковую блузку, затем крючки на кружевном лифчике, вывалив на ладони огромные груди с темными сосками.

Он знал, что это безумие. Что спать с женой Хиллера – это профессиональное самоубийство, но теперь уже не мог остановиться, даже если бы хотел. С той минуты, когда Ланс впустил Надин в свою комнату, у него не осталось ни малейшего шанса. Она пришла, чтобы он взял ее, это было очевидно, и Ланс не имел права разочаровывать эту женщину. Господи, что она там делает с ним своими руками…

– А вот ты уже и большой… – прошептала Надин, опуская голову, чтобы поцеловать это. А потом начала играть им, тереться губами, лизать, как если бы это было мороженое на палочке. Наконец Надин полностью погрузила это в рот, но, инстинктивно почувствовав, что Ланс близок к оргазму, выпустила. – Зачем торопиться, – прошептала она, медленно выпрямляясь. – Мы должны сделать это вместе.

Она положила руку ему на затылок и приблизила голову к своей груди. Ланс стал проделывать с ней те же манипуляции, какие только что она проделывала с ним. Надин дрожала от удовольствия, а он заводился все сильнее и сильнее. Не прекращая работы с грудями, Ланс потянулся к ее юбке, распустил молнию, стащил ее вниз по стройным бедрам, грубо массируя их ладонями и не отрывая губ от груди.

– Осторожней, дорогой! – хрипло рассмеялась Надин, когда Ланс добрался до ее трусиков. – Как я отчитаюсь перед мужем за разорванные трусы?

Яростно целуя ее и одновременно лихорадочно сбрасывая брюки, Ланс повалил ее на постель.

Совокупление было очень бурным. Надин стонала и корчилась, а он атаковал ее с невероятным напором, которого еще несколько минут назад не подозревал в себе. Когда все закончилось, Надин устало отстранилась. Такого удовлетворения она не испытывала уже много месяцев.

Они долго лежали, прижавшись друг к другу и ожидая, когда успокоится дыхание.

– У меня такое ощущение, – сказала она тихим, мягким голосом, – что мы станем очень хорошими друзьями.

Они встретились в Северном Голливуде, в шумном, задымленном коктейль-баре, довольно низкопробном ночном заведении, посещаемом в основном шлюхами и длинноволосыми молодыми людьми в черной коже.

– Сделаешь?

– Конечно. Я много чего могу сделать, но… это обойдется недешево.

– Сколько?

– Я дам тебе знать.

– Когда?

– Как только скажу, сразу и узнаешь.

– И ни одна душа не определит, что руку к этому приложил ты… или я?

Тот, что помоложе, усмехнулся:

– Это одно из правил игры, приятель.

Палм-Бич, февраль, 1987

– За последние восемь лет я была во Флориде семь раз и, представляешь, не получила ни капли удовольствия, – сказала Слоун, когда охранник подал им знак въезжать в ворота «Загородного поло-клуба»[26] в Палм-Бич. – Всегда одно и то же: из аэропорта в отель, потом в книжный магазин давать автографы и, может быть, парочку интервью, затем вперед – до следующей остановки.

– А я приезжал сюда играть в поло, – отозвался Джордан, – и тоже, кроме «Поло-клуба», почти ничего в Палм-Бич не видел.

Подбежал служащий клуба и открыл дверцу машины. Слоун вышла и оправила свое малиновое платье из льняной рогожки. Джордан взял ее под руку. Здание клуба поразило Слоун своей стильной элегантностью. Это был мир Джордана, мир, в котором он родился. Слоун до сих пор не покидало ощущение, что на этот мир она не имеет никакого права. Вернее, такое ощущение было не у известной романистки Слоун Дрисколл, автора бестселлеров, а у Сэмми Дуглас, разбитной девчонки из Чикаго.

– Моя фамилия Филлипс, – сказал Джордан метрдотелю. – Мы приглашены на банкет к мистеру Хиллеру.

Найдя в списке фамилию Джордана, метрдотель просиял:

– Прекрасно, мистер Филлипс! Мистер и миссис Хиллер уже здесь и ждут вас. Сюда, пожалуйста.

Их проводили к большому столу у окон, где сидели Гейвин и Надин Хиллер, а также Айан и Дасти Уэллс. Когда Джордан и Слоун приблизились, Хиллер и Айан встали. Слоун любезно поздоровалась со всеми, Джордан подал ей стул, они сели, и ее вниманием тут же завладела жена Хиллера, холодная, лакированная Надин, в синем переливчатом роскошном платье из тонкой шерсти от Валентино и в широкополой черной шляпе. Эта женщина смотрела на нее таким оценивающим и неприкрыто враждебным взглядом, что Слоун стало не по себе.

«Почему? Что может иметь эта женщина против меня? Ведь мы ни разу не встречались».

– Привет, Слоун. Рада тебя видеть, – улыбнулась ей Дасти. – Я вам звонила вчера вечером, но вы еще не приехали. Мы даже не знали, появитесь ли.

– Мы тоже, – призналась Слоун, заставляя себя улыбнуться. – Пришлось сделать остановку в Нью-Йорке. Мне нужно было записать на телевидении интервью для передачи «Доброе утро, Америка», и это заняло больше времени, чем мы ожидали. Джордан жутко сердился.

Официант принес напитки, и беседа на время прервалась. Джордан взял «Испанский Кодорню», Слоун никогда прежде его не пробовала, поэтому только осторожно пригубила.