Единственное стоящее определение «необходимого» дал великий Адам Смит. В его «Исследовании о природе и причинах богатства народов» (3776) написано следую­щее: «Я вынужден признать, что порядочному человеку даже из низших слоев не пристало жить не только без предметов потребления, объективно необходимых для поддержания жизни, но и без соблюдения любого обы­чая, принятого в его стране: строго говоря, льняная ру­башка не является жизненной необходимостью, но сего­дня порядочный работник не появится без нее на людях».

В 1966 году льняной рубашке соответствовал радио­приемник, в 1986-м — телевизор. А что будет соответст­вовать ей в 2006-м? Льняная рубашка Смита — тот то­вар, который не требуется для физического выживания, но помогает человеку не чувствовать себя изгоем в своей социальной среде. Индийский экономист, лауреат Но­белевской премии Амартья К. Сен, основываясь на смитовском примере, утверждает, что бедность и богатство не столько зависят от материального дохода, сколько от социальной среды. Не сытный обед и мягкая постель оп­ределяют богатство человека, а возможность считаться признанным членом общества. И беден тот, кто лишен такой возможности.

Немецкий закон о социальной помощи, принятый бундестагом в 1961 году, был прогрессивным в том, что на двадцать лет предвосхитил данное Сеном определе­ние бедности. Согласно этому закону, государственная поддержка — не милостыня нищим, а подтверждение права на общественную жизнь. Первый параграф закона гласит: «Социальная помощь призвана обеспечить ее получателю жизнь, достойную человека». Это значит, что государство обязуется снабдить граждан не только товарами, необходимыми для выживания, но и теми то­варами, без которых жизнь в обществе невозможна.

Решающим фактором, вне зависимости от вопроса о «необходимом», является существование вещей, опреде­ляющих социальный статус человека. Не надо думать, что деление общества на слои вовсе исчезло из нашего сознания. Каждому хочется, чтобы его признали другие. Хорошо, правда, что со временем вещи и поступки, обеспечивающие чужое признание, меняются. В антич­ной Спарте, например, авторитетом в обществе пользо­валась сила тренированного воина, а все остальное счи­талось несущественным. К концу XIX века, когда буржуазия окончательно освободилась от власти быв­ших феодалов, признания добивались те, кто подражал жизни свергнутой социальной верхушки, строил себе просторные дома и путешествовал по дальним странам. Обедневшие аристократы продавали свои особняки, и в них открывались роскошные отели.

Сегодня, сто лет спустя, происходит новое преобра­зование общества. Его легко заметить, если взглянуть на людей, летающих первым, бизнес- и экономическим классом. Впереди обычно сидят ярко накрашенные да­мы, с ног до головы одетые от «Версаче». За ними рас­полагаются мужчины в просторных пиджаках от «Бос­са», с которыми стюардессы обходятся запросто, позволяя себе пренебрежительное отношение к пасса­жирам не первого класса. Люди, которые хотя бы отчас­ти умеют соблюдать приличия, встречаются лишь в эко­ном-классе. И хотя только некоторых из них можно назвать «элегантными» в старомодном смысле слова, все они выгодно отличаются от двух сидящих впереди клас­сов тем, что менее вульгарны.

Знаменитая законодательница мод Эльза Скьяпарелли сказала однажды: «Истинная роскошь заключается не в богатстве и не в вычурности стиля, а в отсутствии вуль­гарности». Вульгарно же все, что источает запах денег. Не замечают этого только нувориши. Никто не станет восторгаться стилем Оливера Кана, хотя он ходит с сум­кой от «Луи Вюиттона», носит одежду от модных кутю­рье, а приезжая на отдых в Дубай, останавливается в пя­тизвездочном отеле «The Palace at the One & Only Mirage». Чтобы представить себе, как сегодня выглядит вульгар­ность, достаточно вспомнить английского футболиста Уэйна Руни и его суженую Коллин Маклафлин. По слу­чаю помолвки Руни подарил Коллин бриллиантовое кольцо ценой в 40000 евро, к тому же она носит часы «ролекс» за 30 000 евро и одевается у «Миссони». Так как в Манчестере редко выглядывает солнце, а Коллин нра­вится быть загорелой, то она пользуется самым дорогим спрей-автозагаром «Сен-Тропе» ценой 120 евро за буты­лочку. За покупками Уэйн и Коллин отправляются на полноприводном «кадиллаке эскалада» или «крайслере ЗООС V8». Отсутствием вульгарности, то есть настоящей роскошью, сегодня отличается только нижний слой на­логоплательщиков, у которого деньги появились не вче­ра, и его представителям хватает вкуса, чтобы избежать показухи.

То, что приносит настоящее наслаждение, купить нельзя. Потерю предмета настоящей роскоши не в силах восполнить ни одна страховая компания в мире. Напи­санное от руки письмо. Неповторимый экслибрис. Цве­ты из сада пожилой дамы, которая иногда позволяет вам собрать у нее букет. Духи, которые вы смешали сами, а не купили в парфюмерном магазине. Работа, выполнен­ная мастером по его собственному эскизу. Прогулка в парке под легкое похрустывание снега. Купание в озере жарким летним днем. Вино, замурованное для вас вашим отцом в день его пятидесятилетия. Роскошь, как пишет мой друг Карл Ласло в своей книге «Воззвание к роскоши» (I960), это «обладание тем, чем хочется обла­дать, и отказ от того, чем обладать нужно». Серийная продукция, ночь в номере люкс, дорогая машина — все, что покупается и продается, не может быть роскошью по определению.

Бедные богачи, которые до сих пор не поняли, что излишек благосостояния не только обременителен и скучен, но и давным-давно вышел из моды, даже не вы­зывают нашего сострадания. А вот стильные бедняки принадлежат к авангарду, ведь в скором времени все мы, без исключения, станем куда беднее. И чем быстрее мы научимся относиться к этому спокойно, не теряя свой стиль, тем меньше у нас будет лишних забот. Богатыми останутся только те, чьи потребности неподвластны деньгам, потому что утрата материального богатства, к счастью, никак не влияет на богатство духовное.

То, что придает нашей жизни смысл, не зависит от уменьшения средств на банковском счету. Например, внутренняя свобода совершенно не связана с материаль­ным достатком. Начитанность. Вежливость. Мой дядя, родители которого потеряли состояние после войны, сделал карьеру в отельном бизнесе. Начинал он офици­антом, а в один прекрасный день стал директором отеля. Единственное, что в его жизни не менялось, — это пора­жавшая меня исключительная вежливость. Однажды дя­дя позвал к себе на ужин гостей. Гостям, среди которых был австралиец, не знавший европейских обычаев, пода­ли спаржу. Рядом с тарелками стояли маленькие плош­ки с водой и лежали лимонные дольки. Разумеется, они предназначались для мытья пальцев после еды. Австра­лиец же этого не знал и выпил воду из плошки, вызвав у присутствующих неодобрительное покачивание головой. Дядя отреагировал мгновенно: он тоже взял и выпил во­ду, чтобы гость не почувствовал своей оплошности.

Вежливость, обходительность, дружелюбие, готов­ность прийти на помощь, все те добродетели, которые у крашают жизнь, можно совершенствовать до бесконеч­ности, и они ни в коей мере не зависят от материально­го достатка. Если нравственные законы устанавливают жесткие рамки, предписывая «делай так и никак иначе», то добродетели имеют неоспоримое преимущество: у них нет границ. Нельзя слишком сильно любить, верить или надеяться. Быть слишком умным, храбрым, спра­ведливым или воздержанным. В трудные времена богат­ство приобретается именно добродетелями.