Далее со ссылкой на воспоминания конструктора ракетной техники Вернера фон Брауна, который вместе с Вальтером Дорнбергером и другими сотрудниками прибыл 11 апреля в Обераммергау, Ник Кук пишет следующее: «Вскоре после приезда фон Браун направился в гостиницу «Ланг». Сидя в вестибюле, он услышал, как в соседней комнате разговаривают два человека. Инженер напряг слух, чтобы уловить, о чём идёт речь, и узнал голоса Каммлера и начальника его штаба, оберштурмбанфюрера СС Штарка.

Они говорили о том, что сожгут свои мундиры и ненадолго затаятся в монастыре четырнадцатого века в Эттале, в нескольких километрах отсюда. По их тону фон Браун не мог понять, говорят они серьёзно или шутят. В этот момент появились охранники и препроводили его в номер».

Кук логично замечает: после того как Каммлер 3 апреля 1945 года сообщил Шпееру о своём намерении предложить американцам «реактивные самолёты» и ракеты «А‑4», он должен был понимать, что их значение обесценено, потому что о них знают слишком многие. Реактивные самолёты «Me‑262», «Арадо», «Ar‑234» и «Хейнкель» («He‑162») уже широко применялись люфтваффе в конце войны, а на авиазаводах III Рейха готовились к запуску в промышленное производство новые образцы авиатехники. Американцы и русские могли и без Каммлера завладеть чертежами и захватить занимавшихся ими учёных.

Московский исследователь Алексей Комогорцев, автор интернет‑публикации «Чудесное оружие» Третьего Рейха», по поводу беседы Каммлера со Шпеером делает резонное наблюдение: «Последний разговор Каммлера со Шпеером можно интерпретировать как превентивную попытку дезинформации агентов американских (а возможно, и не только американских) спецслужб, которые рано или поздно вышли бы на Шпеера. Цель провокации – выиграть время, необходимое для окончательной эвакуации, а заодно сформировать ложный след (связь с американскими спецслужбами), дабы вконец запутать и без того весьма непростую ситуацию».

Скорее всего, ситуация выглядела следующим образом.

Между американцами и некоторыми лидерами III Рейха как минимум в марте – апреле 1945 года действительно произошла сделка, целью которой была передача Соединённым Штатам части (именно части!) технологических разработок Германии и научно‑технических специалистов в обмен на возможность покинуть страну. Мартин Борман видится наиболее очевидным участником этого «переговорного процесса».

В качестве подтверждения этой версии можно вспомнить о визите в Германию американского инженера и физика венгерского происхождения Теодора фон Кармана (Theodore von Karman, 11.05.1881 – 07.05.1963), который с 1930 года работал в США, приняв приглашение Фонда Гуггенхайма возглавить аэронавигационную лабораторию (Guggenheim Aeronautical Laboratory) при Калифорнийском технологическом университете (GALCIT). В 1936 году на её базе была создана «Лаборатория реактивного движения» (JPL, «Jet Propulsion Laboratory»), которой позднее предстояло внести весомый вклад в космическую программу США 1950–1960‑х годов.

В 1945 году фон Карман был назначен председателем научно‑технической коллегии ВВС США, позже преобразованной в Главное научно‑техническое управление, и возглавлял американские технические миссии в Германии по изучению достижений этой страны в области сверхзвуковой аэродинамики и управляемых ракет. По данным ряда исследователей, первый выезд в Германию в рамках научно‑технической коллегии ВВС США фон Карман совершил уже в апреле 1945 года, познакомившись с Вернером фон Брауном и другими учёными из исследовательского центра Пенемюнде. Именно фон Браун и его коллеги были в числе первых инженеров III Рейха, вывезенных в США в рамках реализации программ «Облака» и «Скрепка».

Не исключено, что в этих переговорах принимала участие и советская сторона. И, по всей видимости, между руководством США и СССР были достигнуты определённые соглашения о разделе технологических разработок Германии. Именно этим можно объяснить странное поведение американцев 10 мая 1945 года в Пльзене.

По словам Вильгельма Фосса, сказанным им в интервью Тому Агостону в начале 1949 года, он намеревался передать чертежи спецгруппы Каммлера американцам, а не русским. 6 мая 1945 года войска 16‑й бронетанковой дивизии 3‑й армии под командованием генерала Джорджа Паттона вступили в Пльзень. 10 мая Вильгельму Фоссу удалось попасть на заводы «Шкода».

«В смятении он отыскал членов штаба Каммлера, – пишет Ник Кук, – которые сообщили, что те, кому удалось выжить, уже отыскали документы о персонале и заработной плате и погрузили их в грузовик. Они надеялись до прихода русских спрятать их в надёжном месте. Через два дня завод должен был перейти в руки Красной Армии.

Фосс нашёл главного американского офицера, сообщил ему, кто он, и рассказал, что в действительности находилось в грузовике. Американец выслушал, не выражая интереса, и, наконец, ответил Фоссу, что ему было приказано всё передать русским».

В ходе своего расследования Ник Кук встречался с польским журналистом Игорем Витковским (Igor Witkowski; род. в 1963 г.), который, ссылаясь на данные польских и российских архивов, поведал Куку много любопытных фактов. Согласно исследованиям Витковского, выходило следующее.

Уже в 1944 году в Германии была создана эвакуационная команда. С 28 июня 1944 года часть «команды», которая подчинялась гауляйтеру Нижней Силезии Карлу Ханке (Karl Hanke, 24.08.1903 – 08.06.1945), возглавлял обергруппенфюрер СС Якоб Шпорренберг (Jacob Sporrenberg, 16.09.1902 – 06.12.1952). Ханке, как и все гауляйтеры, возглавлявшие отделения НСДАП в округах III Рейха, отчитывался непосредственно перед лидером партии – Мартином Борманом. Из чего многие исследователи делают логичный вывод о том, что эвакуационная программа, несомненно, курировалась Борманом, который, как известно, в самом начале мая 1945 года таинственным образом исчез из осаждённого Берлина. Самого Карла Ханке после 4 мая также никто не видел, хотя официально считается, что он скончался в 1945 году.

Якоб Шпорренберг был более чем высокопоставленным полицейским генералом СС: он имел звание обергруппенфюрер – такое же, как и у Эрнста Кальтенбруннера, заменившего Рейнхарда Гейдриха на посту руководителя министерства безопасности III Рейха – РСХА. Ник Кук верно замечает, что назначение Шпорренберга на пост главы «специальной эвакуационной команды», располагавшейся в Нижней Силезии, показывает, насколько большое значение имел эвакуационный проект для Бормана.

По данным Игоря Витковского, которые он получил, как уже было сказано, работая в польских и российских архивах, в 1945 году состоялся допрос высокопоставленного чиновника из министерства безопасности III Рейха Рудольфа Шустера, на котором присутствовали два офицера польской разведки – глава польской военной миссии в Берлине генерал Якуб Правин и полковник Владислав Шиманский.

Именно в ходе этого допроса и стало известно о существовании «Генерального плана‑1945», который реализовывала специальная эвакуационная команда. Правину и Шиманскому удалось узнать, что за «Генеральным планом‑1945» стоял именно Мартин Борман. Шустер знал не так много – он отвечал за транспортировку. Однако сведения о существовании секретных эвакуационных планов вызвали тревогу.