Эйдриан, вытаращив от изумления глаза, на мгновение лишился языка.

— Что я слышу? — ошеломленно протянул он. — А не ты ли еще недавно грозился отрезать мне уши за то, что я поддался уговорам девчонки и позволил ей сыграть роль приманки?

— На этот раз ей не придется так рисковать. В рол и приманки выступлю я сам. Если слухи о моей «измене» дойдут до Валентины, она будет слишком занята тем, как бы отомстить «предателю», чтобы думать о ком-то еще. — Взяв Порцию за руку, Джулиан привлек ее к себе. — Даю тебе слово, что скорее сам проткну свое сердце колом, чем позволю кому бы то ни было коснуться волоска на ее голове, — торжественно поклялся он.

Ошеломленная Порция, не зная, что поразило ее больше, эта неожиданная клятва или прикосновение его пальцев к ее руке, совершенно растерялась.

— Если ты хочешь, чтобы я дал согласие на эту немыслимую авантюру, — сказал Эйдриан, когда к нему снова вернулся дар речи, — то должен рассказать мне подробно, как ты намерен поступить с нашей добычей весле того, как ловушка захлопнется.

Порция, затаив дыхание, постаралась принять равнодушный вид. Сердце ее гулко забилось — девушка понимала, что ее будущее сейчас зависит от ответа Джулиана.

Он долго молчал.

— Увезу ее подальше отсюда. Так далеко, что она больше не сможет причинить вред никому из тех, кат я… — Он осекся, до боли сжав руку Порции. — Вообще никому, — осипшим от волнения голосом добавил Джулиан.

Внезапно почувствовав себя одной из тех хрупких дрезденских пастушек, фарфоровыми фигурками которых она обожала играть в детстве, Порция раздраженно выдернула руку.

— Если не возражаете, джентльмены, я, пожалуй, пойду предупрежу сестру, что завтра рано утром отправляюсь на несколько дней погостить в загородном поместье, где кишмя кишат кровососы.

Подождав, пока за ней с грохотом захлопнется дверь, Эйдриан молча покачал головой. На его красивом лице растерянность боролась со злостью.

— Какого черта?! — взорвался он. — Что за игру ты затеял на этот раз, Джулс? Иной раз я просто тебя не понимаю! Что тебе мешает раз и навсегда покончить с этой тварью?

Джулиан повернулся к брату, темные глаза полыхнули гневом.

— Не понимаешь? А что тебе мешает покончить со мной?! — Резко повернувшись на каблуках, он направился к двери.

— Стой! Куда ты собрался? — преградив ему дорогу, спросил Эйдриан.

— Куда угодно — лишь бы не оставаться в этом доме! — коротко рявкнул Джулиан.

Набычившись, братья сверлили друг друга разъяренными взглядами. Джулиан, конечно, догадывался, что старший брат недоволен, но по лицу его было ясно, что он не намерен отступать. Стоя нос к носу, они смахивали на двух псов, готовых вцепиться друг другу в глотку.

— Ты считаешь, это разумно?

— Не знаю, — буркнул Джулиан. — Зависит от того, кем ты меня считаешь — гостем или пленником в этом доме.

Убедившись, что младший брат настроен решительно, Эйдриан тяжело вздохнул, потом нерешительно отступил в сторону, давая понять, что тот волен идти на все четыре стороны.

Джулиан бродил по многолюдным улицам Лондона с таким видом, будто этот город и эта ночь принадлежат ему одному — прохожие, которым случалось столкнуться с ним взглядом, похолодев, спешили убраться с его дороги. Кое-кто инстинктивно чувствовал что-то зловещее, другие, с первого взгляда угадав в нем человека, от рождения наделенного властью и могуществом, по собственному опыту знали, что благоразумнее не дразнить того, кто привык рыскать по ночам с грацией опасного хищника.

Выскочивший из-за угла Треднидл-стрит изможденный клерк, не заметив проходившего Джулиана, случайно толкнул его плечом и побледнел до синевы, когда Джулиан глухо зарычал. Вскоре толпы на улицах стали понемногу редеть. Джулиан понимал, что должен радоваться этому, но внезапно на сердце у него стало тяжело. Все эти люди спешили домой — их ждал уютный огонь в камине и объятия тех, кого они любили. Одна мысль об этом приводила Джулиана в бешенство. Даже Катберт, который иной раз своей непроходимой тупостью доводил его до отчаяния, и тот оставил его, уныло подумал Джулиан. Записка, которую он отправил с лакеем своему приятелю, вернулась обратно — восковая печать на ней осталась нетронутой.

Джулиан свободно бродил по обезлюдевшим улицам… но почему-то у него было такое ощущение, что он волочит за собой тяжелые цепи, приковывающие его к склепу. Проклятие Дювалье до сих пор преследовало его…

«Ты разочаровал меня, Джулс. Признаюсь, я ожидал от тебя большего. Ты не хочешь оставаться вампиром, пусть так, но ведь ты уже перестал быть человеком».

Дювалье ошибался. Он был и человеком и вампиром одновременно… и это было его проклятием, поскольку его мучил голод, свойственный им обоим, и оттого еще более мучительный. Голод, вызванный зияющей дырой, оставшейся в том месте, где некогда жила его душа, и неизменно просыпавшийся и властно заявлявший о себе всякий раз, как он смотрел на Порцию, ласкал ее шелковистую кожу, упивался запретной сладостью ее губ.

Представив, как ликовал бы Дювалье, узнав, что после всех этих лет он по-прежнему жаждет не только ее тела, но и крови, Джулиан помрачнел.

Неожиданно кто-то резко толкнул его в спину. Джулиан резко обернулся, машинально оскалив зубы.

Перед ним стояла незнакомая молоденькая женщина, ее хорошенькое личико, веснушчатое, словно перепелиное яйцо, окруженное всклокоченной копной темно-рыжих волос, казалось смущенным.

— Простите, папаша, не хотела. Маманя вечно мне плешь проедает — мол, такая неуклюжая, вечно в собственных ногах путаешься.

Несмотря на старый, поношенный плащ, девушка явно старательно прихорашивалась, выходя из дома — ярко нарумянила щеки дешевой помадой и даже воткнула в волосы увядший пучок анютиных глазок.

— Ничего страшного, мисс, — коротко буркнул Джулиан. — Я сам виноват.

Он уже повернулся, чтобы уйти, но девушка развязно ухватила его за локоть»

— Холодная ночка сегодня выдалась, верно, сэр? — кокетливо проворковала она. — Я тут подумала… может, вы ищете кого-нибудь, чтобы согреть холодную постель? Повеселее да помягче, чем горячий кирпич? — ткнув Джулиана локтем в бок, подмигнула она.

Явно намекает, что не прочь войти с ним, подумал Джулиан, окинув ее взглядом. Девушка кокетливо склоняла набок рыжеволосую головку, глаза ее призывно блестели. Приняла его за джентльмена, с горечью решил он; И верно, откуда бедняжке знать, что перед ней чудовище…

Казалось бы, что ему мешает принять ее предложение… отвести ее в какую-нибудь дешевую, но приличную гостиницу, чтобы там овладеть бедняжкой на штопаных-перештопаных, но чистых простынях? Сначала он убаюкает ее теми же ласковыми словами, которые у Порции не вызывают ничего, кроме насмешки, а после насытится ею… тем способом, который сочтет предпочтительнее. А к тому времени как он с его опытностью в подобных делах сотрет из ее памяти всякое воспоминание о грязных, потных, жадных руках, которые лапали ее до него, она уже так растает, что не возьмет с него ни гроша.