Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зачем?
Чео очень не нравились захлестнувшие его противоречивые чувства и эмоции. Он и так нарушил основополагающий закон пан-спекки. Он навсегда овладел своим клановым эго и обрек четверых товарищей на бессмысленное прозябание, на глупую бессознательную смерть. Предавший идеалы пан-спекки хирург вырезал ему орган, объединявший пентархию в пространстве вселенной. Эта операция оставила неизгладимый рубец на лбу и в душе Чео, но он не мог даже вообразить, какими приятными будут последствия.
Никто и ничто не сможет лишить его эго.
Правда, ценой стало страшное одиночество.
Смерть положит ему конец, но такова судьба всех живущих.
Благодаря Млисс у него теперь есть убежище, где его не смогут достать никакие пан-спекки… если, конечно… Но ничего, скоро на свете не останется ни одного пан-спекки. Скоро во вселенной вообще не останется никакой организованной сознающей жизни – кроме горстки сторонников Млисс, которых она привела сюда, в свой Ноев ковчег с его бурами и черномазыми.
На балкон торопливо вышла Эбниз и встала за спиной Чео. Уши Чео, как и его глаза, обладали сверхъестественной чувствительностью. Он прочитал эмоции Млисс по звуку ее шагов: скука, беспокойство, страх.
Чео обернулся.
Он сразу понял, что она побывала у мастеров красоты. Рыжие волосы пышным венцом обрамляли милое личико. Чео почему-то вспомнил, что Макки тоже был рыжим. Млисс с размаху плюхнулась в собако-кресло и вытянула ноги.
– Что ты так суетишься? – спросил он.
– Ох уж эти мастера! – воскликнула Млисс. – Они хотят домой!
– Так отправь их.
– Но где я найду других?
– Это и есть твоя проблема?
– Ты смеешься надо мной, Чео. Не надо этого делать.
– Так скажи им, что они не могут отправиться домой.
– Я сказала.
– Ты объяснила им, почему это невозможно?
– Конечно, нет. Как?
– Но ты же сказала об этом Фурунео.
– Я хорошо усвоила урок. Где мои юристы?
– Они уже улетели.
– Но мне надо обсудить с ними многое другое!
– Это не может подождать?
– Ты же сам знаешь, что у нас есть и другие неотложные дела. Почему ты позволил юристам уйти?
– Млисс, тебе совершенно незачем знать, что у них на уме.
– Да, во всем виноват калебан, – сказала она. – Это наша легенда, которую никто не может опровергнуть. Какие еще проблемы хотели обсудить юристы?
– Млисс, выброси все это из головы.
– Чео!
Глаза пан-спекки угрожающе сверкнули.
– Что ж, как знаешь. Они получили запрос от БюСаба. Те требуют от калебана голову Фурунео.
– Его… – Млисс, побледнев, осеклась. – Но как они узнали, что мы…
– Это был совершенно очевидный шаг в данной ситуации.
– Что ты им сказал? – прошипела она, буравя Чео негодующим взглядом.
– Я сказал, что калебан захлопнул люк перескока в тот момент, когда Фурунео сунул в него голову по своей собственной воле.
– Но юристы знают, что мы обладаем монопольным правом на этот S-глаз, – произнесла она окрепшим голосом. – Будь они прокляты!
– Ах, – язвительно протянул Чео, – но Фэнни Мэй пропускает через люк и Макки, и его дружков, и уже одно это говорит, что наша монополия не стоит ломаного гроша.
– Но ведь я уже это говорила, разве нет?
– Это позволяет нам прибегнуть к тактике проволочек и затягивания, – сказал Чео. – Фэнни Мэй отправила голову в неизвестном направлении, и мы не знаем, где она находится. Я, конечно, потребовал, чтобы Фэнни Мэй отклонила этот запрос.
Млисс с трудом сглотнула:
– Именно это… ты им и сказал?
– Конечно.
– Но если они допросят калебана…
– У них равные шансы получить как адекватный, так и совершенно невразумительный ответ.
– Да, это очень умно с твоей стороны, Чео.
– Но ведь именно поэтому ты меня и держишь.
– Я держу тебя при себе по какой-то непонятной мне самой причине, – ответила она, улыбаясь.
– Я завишу от этой причины.
– Ты знаешь, – вдруг сказала она, – мне будет их не хватать.
– Кого?
– Тех, кто сейчас охотится за нами.
* * *
Главное требование к агентам Бюро, вероятно, заключается в том, чтобы они совершали правильные ошибки.
Билдун стоял в дверях личной лаборатории Тулука, спиной к большому примыкающему к ней помещению, где ассистенты урива выполняли бо́льшую часть подготовительной работы. Глубоко посаженные фасеточные глаза шефа Бюро блестели отраженным светом. Этот свет нарушал гуманоидные черты лица пан-спекки.
Билдун был не в настроении и испытывал какую-то непонятную слабость. Он чувствовал себя так, словно попал в тесную душную пещеру, где не было ни звезд, ни свежего ветерка. Время сжалось в маленький комок. Всем, кого он любил и кто любил его, было суждено скоро погибнуть. Погибнет вся сознающая высшая любовь. Вселенная станет пустынным местом, погруженным в неизбывную скорбь.
Глубокое горе охватило его гуманоидную плоть, когда он представил снег, листья и солнце в бесконечном безмолвии одиночества.
Он чувствовал потребность в действии, понимал, что надо что-то делать, принимать решения, но опасался последствий любых своих поступков. Все, к чему он прикоснется, могло раскрошиться и, словно труха, просыпаться сквозь пальцы.
Тулук работал за столом, установленным у противоположной стены. Между двумя зажимами перед ним был натянут кусок кнута из бычьей кожи. Параллельно бичу, приблизительно в миллиметре под ним, висела в воздухе полоса металла, по видимости, ни на что на опиравшаяся. Между полосой металла и бичом проскакивали миниатюрные молнии и искры, плясавшие по всей длине бича. Тулук, нагнувшись над столом, считывал данные.
– Я не помешаю? – спросил Билдун.
Тулук повернул на приборе какой-то регулятор, немного подождал и повернул снова. Другой рукой он поймал металлическую полосу, когда исчезла сила, поддерживавшая ту в подвешенном состоянии. Взяв полосу, Тулук поставил ее к стене.
– Это глупый вопрос, – ответил он, обернувшись.
– Да, конечно, – безропотно согласился Билдун. – У нас большие проблемы.
– Без проблем у нас не было бы работы, – сказал Тулук.
– Не думаю, что нам удастся получить голову Фурунео, – грустно констатировал Билдун.