не понять чего-нибудь другого, но когда мне указывают на выход… пусть в завуалированной, деликатной форме…

Она встала и, не договорив, покинула класс.

— Видите? — сказала Нина Максимовна. — Она у нас по два раза в месяц бюллетенит: мерцательная аритмия, стеноз… — Досадливым жестом директриса дала понять, что диагноз длинный и плохой. — Пойти успокоить.

Теперь Виталий Дудин остался один. На лице его читалось: «Ну и влип!»

За стеной сотрясала коридоры большая перемена.

2

Вы не забыли, что это такое — большая перемена?

Резвится стихия, выходя из берегов. Все озабочены: все боятся недополучить, недоурвать плодов двадцатиминутной свободы! Скорей, скорей! Дети взмокли от страшной целеустремленности…

— Кх! Кх! Кх! — раздается из-за угла, и мальчишка лет десяти, бежавший мимо Виталия, закатывает глаза, шатается, сползает по стенке на пол.

— В чем дело? — спросил у него Виталий.

— Ранили, гады… — простонал тот, весь во власти самозабвенной сценической правды, когда актеру уже не до зрителей.

Двое других мальчишек деловито схватили беднягу под руки и тащат куда-то.

— Куда вы его?

— В плен, куда же. В штабе он развяжет язык!

— Держите карман шире. Ничего не скажу! — на секунду открывает глаза «раненый», и в этих глазах — безумство храбрых.

Откуда Виталию знать: прекратить это следует или позволить? Он, усмехаясь, глядел воякам вслед… Тут перед ним вырос десятиклассник:

— Виталь Палыч — это вы?

— Я…

— Вас Нина Максимовна просила подежурить по этажу.

— Меня?

Но объяснений не поступило, десятиклассника уже нет. Неужели бросаться в этот человеческий водоворот, изображать собою плотину?

…Орава преследователей (из четвертого, кажется, класса) мчится за пунцовым мальчиком, прижимающим к себе рулон ватмана.

— Скажите, чтоб они газету не лапали! — заклинает он, чуть не падая Виталию в ноги и хоронясь за его спину.

Участники погони остановились и тяжело дышат.

— Что за конфликт? — прищурился Виталий.

— А чего этот Монастырский неправильно карикатуры рисует? Что у Ляликова сплошные двойки по-русскому?!

— А на самом деле?

— Четверку он сейчас получил! Вот только что! Четверку!

Вперед выталкивается коротышка с плутовским выражением лица — это сам Ляликов.

— Опоздал он со своей четверкой! Я-то газету делал вчера! Скажите им, что надо вешать так! — взывает пунцовый Монастырский.

Как в этом гвалте и неразберихе принимать соломоновы решения?

— А по-моему, надо вешать таких редакторов, — пошутил Виталий. И, если бы даже он объяснил, спохватившись, что самосуд — не инструмент юстиции, это опоздало уже, все оговорки потонули в хоре восторженных и мстительных воплей. Газету силой отобрали, уволокли, чтобы навести в ней справедливость, и сам редактор был похищен именно для расправы…

Относительный покой Виталий нашел на лестничной площадке четвертого этажа. Примостился у окна, достал из своей тоненькой папки газету «Советский спорт», но увидел, что сюда поднимается его закадычный враг — тот самый доцент, руководитель педпрактики… Хорошо, что врага задержал щебет двух студенток. — Виталий успел заменить «Советский спорт» учебником педагогики. Но доцент проследовал мимо так, словно Виталий Дудин — пустое место!

— Филипп Антоныч! — жалобно окликнул Виталий.

— Да?

— Мне деканат на это дал, — он показал переплет учебника, — срок до конца месяца. Примите зачет, а?

— Все у вас наоборот, Дудин. У людей практика, а вы впервые взялись за учебник… Когда ваши товарищи были вожатыми в пионерлагерях, вы себе устроили каникулы! И эта курточка… в ней хорошо пойти на танцы, на ипподром, но не в школу! Будьте скромнее, Дудин, — дети вокруг вас.

Доцент ушел, с ним студентки, сочувственно глянувшие на Виталия, а он, взывая к высшей справедливости, поднял глаза.

Наверху плавало голубое облачко, прошитое насквозь лучом солнца. Облачко пахло табачком.

— Эй, конспираторы! Слишком нахально дымите, все видно, — сказал Виталий, сложив рупором ладони.

Молчание.

Он стремительно взбежал наверх и попал на тесную, прокопченную многими поколениями курильщиков площадку, ведущую на чердак. Четверо мальчишек — на вид им лет по тринадцать — давили подошвами чинарики, большого смущения не выказывая. Он, Виталий, был у них «подопытный»: интересно, как поведет себя, угрозами будет брать или задушевными рассказами о вреде табака…

— Я думал, это десятиклассники грешат, — сказал Виталий, разгоняя рукой дым, — а вы ведь, кажется, из шестого «Б»?

— Так точно!

— Городянский, ты же в обмороке почти, у тебя даже веснушки пропали…

— Я скоро брошу, Виталь Палыч, — сквозь мучительный кашель пополам со смехом говорит очень рыжий и тощий мальчик. — Только я — Грод-нен-ский.

— Извини. А ты — Коробов, верно?

— Я?! — изумляется беленький, очень хорошенький мальчик с лучистой улыбкой. После изумления он, впрочем, согласился:

— Коробов, да. А что?

— Сигареты мне.

Виталий протягивает руку.

— А у нас их нету, — невинно округляет глаза третий персонаж, толстощекий Курочкин.

— Ну папиросы.

— У нас сигара была гаванская, — сообщил Коробов. — Их мало кто покупает, цена — сами знаете — кусается. А мы подумали: туго ей одной, Кубе-то, в том полушарии… надо все-таки поддержать.

Виталий оценил эту демагогию:

— Из идейных, значит, соображений? Остряки… Ну пошли, пошли, дышать тут нечем.

Они стали спускаться.

— И чего он к вашей куртке прицепился? — пожал плечами Гродненский. А Коробов утешил:

— Вы зря волнуетесь насчет зачета. Сперва нервы подергает, а потом еще сам будет бегать за вами!

Виталий озадачился:

— Парни… откуда такая опытность?

— От жизни! Тут у нас — то же самое в конце четверти… А правда или брехня, что вы теперь наш классный руководитель?

— И это вы знаете? Послушайте, братцы… Я очень надеюсь на вашу мужскую солидарность. Про этот разговор подслушанный — никому, ладно? Сами понимаете: нельзя мне, вступая в такую должность…

— Ясно, Виталь Палыч, — весело подмигнул Коробов. — За себя и за этих двух я ручаюсь. А вот Пушкарев у нас недавно, он еще не проверенный…

Худенький невзрачный мальчик, не сказавший до тех пор ничего, вспыхнул:

— Как ты можешь, Андрей?.. — Ему от горечи слов не хватило.

Коробов погладил его по голове:

— Не плачь, беби.

— После уроков, — сказал Виталий, — я загляну к вам, потолкуем. Впрочем, ваш директор, может быть, еще передумает… не доверит вас мне.

В этих словах прозвучала слабая надежда.

Какая-то совершенно незнакомая женщина обратилась к Виталию:

— Кажется, вы дежурный по этажу? Смотрите, какая свалка у химического кабинета!

И он поплелся к химкабинету.

А мальчишки во главе с Андрюшей Коробовым шли по коридору, вторгаясь, как нож в масло, в образцовые ряды старших девочек, которые фланировали по кругу с книжками и зубрили. Старшеклассницы шипели, но расступались: лучше не связываться…

— А вообще-то, здорово, — высказал Гродненский, — если у нас будет мужик. Может, наконец, в поход сходим! Говорят, у него первый разряд по плаванию. Пускай