— Оно прекрасно, — прошептала она, испытывая благоговейный трепет перед таким роскошным подарком. Подняв глаза, Виктория пристально вгляделась в его лицо. — Но почему?.. Почему ты даришь мне такие подарки?

— Когда я впервые увидел это ожерелье, меня привлекла красота изумруда, но когда я рассмотрел его поближе, когда прикоснулся к нему, меня очаровали его блеск и глубина. И я понял: ожерелье должно стать моим, потому что оно удивительным образом пленило меня.

Двусмысленность его слов, как вспышка, озарила мозг Виктории. Он говорил не только об ожерелье, которое она сейчас держала в руках. В его словах таился скрытый намек на то, как она действует на него.

Ее охватила волна эмоций, и Виктория тщетно пыталась справиться с головокружительными потоками чувств, бурлившими в ней.

— Я не могу… — начала она, глядя на ожерелье. — Спасибо, но ты знаешь, я не могу его принять. — Она закрыла крышечку и протянула коробочку Блейку.

— Пожалуйста. — Блейк остановил ее руку на полпути. — Мне доставит огромное удовольствие видеть, что ты его носишь.

— Но это слишком щедрый подарок. — Виктория нахмурилась. — И потом, я согласилась приехать в Роузвуд на целый год, чтобы расплатиться с отцовским долгом. Тебе нет никакого смысла дарить мне это ожерелье.

— Это долг твоего отца, Виктория, но не твой. Кроме того, мои мотивы не лишены эгоизма. Я получаю столько же удовольствия от созерцания красивых вещей, сколько и ты, когда носишь их.

Блейк взял коробочку, вытащил ожерелье и наклонился ближе.

— Такой дорогой подарок, — Виктория предостерегающе подняла руку, — мужчина дарит своей жене или содержанке. Не знаю, во что ты заставишь поверить моего отца, но я не стану твоей любовницей.

— Никто не понимает этого лучше меня, дорогая. Но в отличие от такого мужчины я ничего не жду взамен. Ты мне веришь?

Виктория верила. Блейк пока еще ничего не добился от нее, кроме нескольких поцелуев, на которые она сама же и поощрила его.

— Я верю тебе, но не уверена…

— А я уверен.

Блейк расстегнул замочек ожерелья и надел его ей на шею. Пальцы едва коснулись ее кожи, но даже от такого легкого прикосновения Виктория почувствовала легкое покалывание. У нее задрожали веки, когда она вдохнула его запах. Воротник сюртука щекотал ее нос, когда Блейк, застегивая ожерелье, наклонился вперед, и Виктория подавила в себе желание прижаться щекой к его плечу.

Блейк откинулся в кресле. Он посмотрел в глаза Виктории, потом перевел взгляд на ожерелье:

— Как я и думал, изумруд отлично подходит к твоим зеленым глазам. Великолепно.

Виктория с трудом сглотнула, еще раз поразившись его тонкой лести. Изумруд лежал в ложбинке на груди, тяжелый и все еще прохладный. Виктория коснулась камня дрожащими пальцами.

— Ты должен прекратить… ты сам знаешь. Это безумие, правда.

— Что я должен прекратить?

— Эти слова, которые ты мне говоришь… то, как смотришь на меня, когда говоришь их… это действительно неуместно.

— Я говорю правду. — Блейк заправил ей за ухо выбившийся локон, и Викторию словно обожгло его прикосновение. — Ты хочешь, чтобы я лгал?

— Сколько уже всего ты мне накупил? Одежду, перчатки, обувь, сумочки… И это ожерелье.

— Поверь, — сказал Блейк, — я ничего не жду в ответ. Ты все это можешь взять с собой, когда будешь уезжать из Роузвуда.

У Виктории упало сердце от столь категорического высказывания. Впрочем, что ей тревожиться, если речь идет об отъезде через год? И разве не этого она, ждет, не дождется?

Виктория смутилась, ее одолевали противоречивые чувства.

— Думаю, я не смогу носить ожерелье, когда вернусь домой.

По лицу Блейка промелькнуло какое-то странное выражение, но оно тут же сменилось улыбкой.

Что же оно означало: сожаление? Разочарование? В это мгновение тяжелые занавески частной ложи раздвинулись, и вошли Саманта с Джастином.

— Мы принесли тебе шампанского. — Баронесса передала Виктории пенящийся бокал.

Затем она, села, расправив свои пышные юбки, и повернулась к Виктории.

— Боже милостивый! — задохнулась Саманта, когда ее взгляд упал на шею Виктории. — Сногсшибательно! Неудивительно, что ты не пошла с нами в холл. — Взгляд расширившихся голубых глаз переметнулся от Виктории к Блейку. — Что тут произошло между вами в течение пятнадцати минут, пока мы отсутствовали?

— Я сделал Виктории подарок. — Блейк слегка подмигнул Виктории. — Разве это ожерелье не подходит идеально к ее зеленым глазам?

— А ты очаровательный парень, Равенспер, — рассмеялась Саманта.

Краска ударила в лицо Виктории.

— Я еще не решила, принимать ли такой дорогой подарок.

— Девочка моя, — Саманта наклонилась ближе и зашептала Виктории на ухо, — неужели я тебя ничему не научила? Только влюбленный до безумия мужчина подарит женщине, которую он поклялся не затаскивать в кровать силой, такую дорогую вещь. Ты превосходишь мои самые фантастические ожидания. Конечно, ты его примешь!

Баронесса откинулась на своем месте и с улыбкой на лице повернулась к Джастину:

— Надеюсь, ты последуешь примеру Равенспера, любовь моя. Я обожаю рубины.

— Я не допущу, чтобы мой лукавый хозяин превзошел меня. — Джастин подмигнул Саманте и поцеловал ее руку. Саманта хихикнула, и в этот момент поднялся занавес — началось второе действие.

На этот раз Виктория была больше заворожена мужчиной, сидевшим рядом, и изумрудом, который лежал у нее на груди, чем игрой актеров на сцене.

После спектакля она тихо сидела в экипаже, слушая, как Саманта с Джастином в деталях обсуждают постановку, и украдкой бросала взгляды на строгий профиль Блейка.

Он был для нее тайной, загадкой, она боялась, что никогда не сможет понять его. Человек, поклявшийся уничтожить ее отца, и при этом мужчина, которого она считает неотразимо привлекательным. Человек, который заставил ее покинуть родной дом, грозивший нарушить ее прежний образ жизни, и при этом мужчина, рассуждения, обаяние и великодушие которого превратили ее девчоночью увлеченность в женскую одержимость.

Виктория неподвижно сидела рядом с Блейком, чувствуя тепло его тела. В ней бушевала целая буря чувств. Она не боялась смотреть ему в лицо, но и совсем отвернуться от него тоже не могла.

Оказавшись, наконец, одна в своей спальне в Роузвуде, Виктория позволила себе расслабиться и отбросила ложное спокойствие. Сидя перед туалетным столиком, она вынула шпильки из волос и обхватила голову руками. Она начала массировать голову негнущимися пальцами, надеясь облегчить давление, нараставшее в мозгу.

Поведение Блейка сегодня вечером совершенно сбило ее с толку, спутало ее мысли и чувства. Она ощущала себя моряком, затерявшимся в море: он находится в воде в вертикальном положении, и его голова едва видна над волнами.