Мужчина обернулся и с усмешкой наблюдал за ее растерянностью.

– Шевелись, старая кошелка. И кстати… – он сделал паузу, дожидаясь, пока она доковыляет до него. – Твоего сына зовут Гейб. А меня зовут Торговец.

Старуха появлялась часто.

Стояла у старых сосен рядом с рекой, подсматривала, как он работает. Гейб чувствовал ее пристальный взгляд. Она была совсем сгорбленная, одета во что-то темное и смотрела на него со смесью отчаяния и нежности. Но стоило ему обернуться и поймать ее взгляд, как старуха поспешно уходила, растворялась между деревьями.

Временами он подумывал окликнуть ее и спросить, почему она за ним наблюдает, но никогда не решался.

Иногда она появлялась и на улицах Деревни: Гейб замечал ее, когда гулял или дурачился с другими мальчишками, с которыми вместе жил в Приюте. Они были шумной компанией, и местные нередко сетовали на их проделки и слишком громкий хохот. Старожилы не припоминали настолько несносных подростков – обалдуев, как их прозвала соседка, у которой они то и дело похищали сливы из сада.

Но эта старуха просто наблюдала. Даже оказавшись свидетельницей какому-нибудь хулиганству, она могла слабо улыбнуться, когда ее замечали, но никогда не принималась выговаривать им или сердито трясти головой. Она вообще ничего не говорила.

У Гейба было чувство, что она специально его высматривает, и это его озадачивало. Время от времени он подумывал использовать свою способность – он мысленно называл ее словом «порыскать», – чтобы узнать, кто эта женщина. Но не решался. Способность его тревожила и пугала. Иногда он прибегал к ней, но лишь чтобы проверить, не исчезла ли она. В полную силу он ей никогда не пользовался.

В тот раз женщина снова исчезла, как только он ее увидел. Гейб расстроился, что потратил уйму времени на размышления о чудаковатой старухе, когда еще столько надо было сделать. Вздохнув, он оглядел место у реки, где часами работал каждый день. Его босые ноги были погружены в деревянную стружку, а потное лицо облепили опилки. Он облизнул губы и улыбнулся, почувствовав вкус кедровой древесины.

Напиленные доски были аккуратно сложены, а вот инструменты валялись где ни попадя. Нужно было побыстрее убрать их в сарай. Облака на небе темнели, предвещая дождь. Вдалеке послышался грозовой рокот. Но и таская инструменты в небольшую постройку, сооруженную между двумя деревьями, он продолжал думать о старухе.

Таинственного в Деревне было мало. Для новоприбывших устраивали приветственную церемонию, где каждый рассказывал о себе. Про старуху он ничего такого припомнить не мог; возможно, она жила здесь всегда или появилась, когда он был еще слишком мал. Но он видел ее из года в год; научился узнавать ее взгляд спиной еще с детства. Впрочем, церемонии он посещал редко, хотя некоторые рассказанные там истории были захватывающими, особенно если в них присутствовали опасность и чудесное спасение. Но люди в основном были чересчур многословны и не рассказывали ничего интересного, а некоторые еще и плакать начинали, что его неизменно смущало.

«Надо набраться смелости, – говорил он себе. – В следующий раз, как замечу, что она опять на меня глазеет, просто подойду и представлюсь. И пусть все объяснит».

Хлынул дождь. Гейб закрыл кривую, наскоро сколоченную дверь сарая и бросил быстрый взгляд сквозь усиливающиеся потоки воды на деревья, где стояла женщина. Потом запер дверь на задвижку и побежал в сторону дома.

* * *

– Ну чего у тебя там с лодкой?

Саймон, один из его друзей, стоял на крыльце Приюта.

– Да чего-то медленно дело идет, – вздохнул Гейб, стряхивая воду с курчавых волос.

Он зашел внутрь и побежал в комнату, чтобы переодеться в сухое к ужину.

Приют представлял собой довольно просторный дом, где, кроме Гейба, жили еще двенадцать подростков-сирот. Большинство из них потеряли родителей из-за болезни или несчастного случая, но, например, Тарика младенцем бросила безответственная пара, не желавшая им заниматься. Всем мальчикам было о чем рассказать, и Гейбу тоже, но он делиться не любил: слишком многое в его истории было непонятно, в первую очередь ему самому. Почти все, что он знал, ему рассказал Джонас, и Гейб не раз подходил к нему с новыми вопросами, но его объяснения по большей части оставляли Гейба в недоумении.

Джонас привез его в Деревню, когда он был еще совсем маленьким.

– Как же мои родители дали тебе меня забрать? – спросил он Джонаса, когда ему было не больше девяти лет.

– У тебя не было родителей, – пояснил Джонас.

– Как это?! У всех есть родители!

– Там, где мы жили, все устроено иначе. У всех в детстве есть взрослые, которых называют «мать» и «отец», но они не настоящие родители, их просто назначают, чтобы тебя растить.

– И кого мне назначили?

– Тебе – никого. Ты был проблемный.

Гейб улыбнулся: ему нравилось быть проблемным. Это его как бы выделяло среди остальных.

– Но все-таки, где-то же у меня есть настоящие родители? И у тебя тоже. Люди не берутся из ниоткуда.

– Послушай, – нахмурился Джонас, – я сам был, считай, мальчишкой. Я знал, что новых детей приносят из Воспитательного Центра и отдают «родителям». Меня это устраивало, и я никогда не спрашивал, почему все устроено так, а не иначе.

– Но перед Воспитательным Домом, или как его, дети тоже откуда-то брались? – спросил Гейб и хихикнул: – То есть известно откуда. Нужны мужчина и женщина, чтобы получился ребенок. Я про них и спрашиваю.

Джонас задумался.

– Я помню, что каждый год отбирали юных девушек, которым предстояло стать Роженицами…

– А дальше? Рожали и просто отдавали своих детей? Моя Роженица взяла и от меня отказалась? Может, она просто меня не хотела?

– Не уверен, – вздохнул Джонас. – Я уже говорил тебе: там все по-другому…

– Ничего, – произнес Гейб. – Я все узнаю сам. Вернусь туда и узнаю.

– Каким образом?

Девятилетний Гейб выпрямился и твердо сказал:

– Я что-нибудь придумаю.

Первые годы мальчики провели в Доме Детей, но когда подросли, их всех перевели в Приют. О детстве подростки больше не разговаривали. Точнее, мальчишки не разговаривали, а вот девочки, жившие в отдельном крыле, каждый вечер вели долгие беседы, в которых бесконечно пересказывали одно и то же. Мальчики обсуждали спорт, школу и будущее. Прошлое было словно под запретом.

По вечерам ребята вместе делали домашнюю работу и вместе ели ужин, приготовленный двумя работницами на кухне. В Приюте даже имелся администратор, живший в отдельной комнате и решавший немногочисленные споры. К нему можно было прийти с любой проблемой. В целом жаловаться приютским было не на что: о них здесь заботились. Но Гейб часто мечтал жить в своем доме с семьей, как его лучший друг Натан. У Натана были родители и две сестры; у них всегда было шумно из-за перепалок и смеха. И этот шум нравился Гейбу больше, чем галдеж в Приюте.