– Ну, если у тебя есть бюстгальтер и трусики, то это практически бикини.

Я засмеялась и сняла пальто, встала.

– Отвернись, пожалуйста.

Дэвис стал смотреть на тускло освещенный террариум, где в своем искусственном лесу скрывалась будущая миллиардерша.

Я разделась. Было стыдно, будто я стою нагишом, но я все же опустила руки и сказала:

– Все, можешь смотреть.

Я скользнула в тепло бассейна. Под водой Дэвис положил руки мне на талию, но целовать не стал.

За спиной у него был террариум, и когда мои глаза привыкли в темноте, я разглядела на ветке туатару – она смотрела на нас одним красно-черным глазом.

– Туа наблюдает, – заметила я.

– Вот извращенка, – ответил Дэвис и обернулся.

Зеленую шкурку туатары покрывал какой-то желтый мох. Она дышала, приоткрыв рот, и я видела ее зубы. Ящерица вдруг махнула миниатюрным крокодильим хвостом. Дэвис вздрогнул, прижался ко мне и рассмеялся.

– Ненавижу эту зверюгу, – сказал он.

Как только мы вылезли, сразу окоченели. Полотенец не было, и мы бросились в дом, схватив одежду. Ноа по-прежнему играл в компьютерную игру на диване. Я проскочила мимо него, взбежала по мраморным ступеням.

Мы оделись и пошли в комнату Дэвиса. Он поставил Железного человека на столик у кровати, а потом стал показывать мне, как работает телескоп. Ввел координаты в пульт дистанционного управления, и труба сама повернулась. Дэвис посмотрел в окуляр, уступил мне место.

– Тау Кита, – сказал он. Я видела лишь черноту и дрожащий белый диск. – От нас до нее двенадцать световых лет. Она похожа на Солнце, только меньше. Вокруг вращаются две планеты, и на них, возможно, есть жизнь. А может, и нет. Эта звезда – моя любимая.

Сначала я не понимала, что в ней особенного – просто кружок, такой же, как все остальные. Но потом Дэвис объяснил.

– Мне нравится смотреть на нее и думать, как свет Солнца выглядит для кого-то, кто живет в системе Тау. Сейчас они видят свет, который покинул нас двенадцать лет назад – моей маме в нем осталось жить три года. Наш дом только построили, мои родители все время спорят, как поставить мебель на кухне. А мы с тобой еще дети. Самое лучшее и самое худшее еще впереди.

– Лучшее и худшее у нас до сих пор впереди, – возразила я.

– От души надеюсь, что самое худшее я пережил.

Я перестала смотреть на звезду с ее двенадцатилетним светом и взглянула на Дэвиса. Взяла за руку. Хотела сказать, что люблю его, но сомневалась – так ли это на самом деле? Наши сердца разбились в одних и тех же местах. Похоже на любовь, но, пожалуй, не совсем она.

Терять близких страшно. Мне было понятно, почему Дэвис смотрит на свет из прошлого. Я знала: через три года он найдет другую звезду, чей свет еще старше. А когда и ее время закончится, полюбит более далекую, потому что нельзя, чтобы свет догнал настоящее. Если это случится, ты забудешь.

Именно поэтому я любила смотреть на папины снимки. В самом деле, причина одна и та же. Ведь фотографии – всего лишь время и свет.

– Мне пора, – тихо сказала я.

– Увидимся на выходных?

– Да.

– Может, посидим у тебя?

– Конечно. Если моя суровая мама тебя не напрягает.

Он заверил меня, что все в порядке, и мы обнялись на прощание. Когда я вышла из комнаты, он снова опустился на колени перед телескопом.

Дома я сказала маме, что Дэвис хочет заехать к нам на выходных.

– Вы встречаетесь? – спросила она.

– Похоже на то.

– Он уважает тебя, считает равной?

– Да.

– Слушает тебя так же внимательно, как ты его?

– Разговоры мне плохо даются, но да. Он меня слушает. Он очень-очень милый. И вообще, в некоторых вопросах ты должна просто мне доверять, понимаешь?

Мама вздохнула.

– Единственное, чего я хочу, – уберечь тебя. От боли, переживаний и тому подобных вещей. – Я обняла ее. – Ты же знаешь, как я тебя люблю.

Я улыбнулась.

– Да, знаю. Об этом тебе уж точно волноваться не надо.

В тот же вечер перед сном я зашла на страничку Дэвиса.

Оно не ходит, конечно. В принципе, ходит, но не вокруг нас. Даже Шекспир принимал на веру фундаментальные истины, которые оказались ложными. Кто знает, в какую неправду верю я или вы сами. Кто знает, в чем можно не сомневаться.

Сегодня под звездами она спросила: «Почему ко всем записям, связанным со мной, ты берешь эпиграфы из “Бури”? Потому, что наш корабль потерпел крушение?»

Именно так. Наш корабль налетел на скалы.

Я обновила страницу, просто на всякий случай, и в дневнике появилась запись, опубликованная всего минуту-другую назад.

Я знаю, она читает это прямо сейчас. (Привет.) Сегодня получилось вот так – мы вышли на луг. В самых лучших разговорах даже не помнишь, о чем говорил, только – как себя чувствовал. Казалось, мы не лежим у бассейна, а попали в какое-то место, куда не может перенестись тело, – там не было ни потолка, ни стен, ни пола, ни музыкальных инструментов.

На том бы мне и заснуть, но я решила еще помучить себя рассказами про Айалу. Я не понимала, как она может нравиться Дэвису. Она была ужасна – думала только о себе и постоянно всех раздражала. Однажды на вечеринке Рей заметила: «Конечно, с Айалой никакого праздника не выйдет, потому что на праздниках людям весело».

Я наконец закрыла страницу, но так и не заставила себя отложить ноутбук. Вместо этого полезла в «Википедию», стала читать о рассказах фанатов и «Звездных войнах», а потом обнаружила, что изучаю старые статьи о микрофлоре человека, о том, как сформировался ее состав и в каких случаях он оказывался губительным.

В какой-то момент я наткнулась на предложение: «Мозг млекопитающих получает непрерывный поток интероцептивной информации из желудочно-кишечного тракта, сочетающийся с интероцептивной информацией от других органов и контекстной информацией из окружающей среды, а затем посылает интегрированный ответ в соответствующие клетки ЖКТ по так называемой “желудочно-мозговой информационной оси”, суть которой лучше описывает термин “желудочно-мозговой информационный цикл”».