– Понятно, что люди со временем меняются, осознают свои ошибки в прошлом. Да и обстоятельства порой складываются не в их пользу. Так что шанс исправиться есть у всех… Только ты, Виктор, понимаешь, надеюсь, как мы волнуемся о тебе и переживаем? Все-таки в нашем понимании Бьянка до сих пор остается страшной преступницей, развязавшей самую большую войну против баронства Жармарини и Южной Шпоры. Хотелось бы ее понять, разобраться…

Про то, что итальянка долгое время жила с королем Саниеров и его супругой-королевой в любовном треугольнике, трияса благоразумно пока напоминать не стала. Следовало вначале вообще вызвать Виктора на откровенность. Иначе замкнется – и все…

Кажется, не замкнулся.

– Она не такая! – При этом он посмотрел отцу прямо в глаза, словно тот именно сына обвинил в каком-то страшно нехорошем поступке. – И у нее в жизни действительно так неудачно сложились обстоятельства.

– Бывает… Тем более тебе лучше знать. Ты ведь ее допрашивал?

– Ну… и допрашивал тоже. Она мне о своей жизни все, все, все рассказала. Она такая несчастная… с ней так несправедливо поступали…

– С нами в этом мире тоже никто не церемонился, но на преступления мы не шли, – со вздохом напомнил отец. – И мы никогда по этому поводу агрессивных войн не затевали. Отчего же ее потянуло кровь проливать?

– Она ошибочно считала, что только объединение всех мелких государств под единым управлением даст возможность совершить невиданный рывок в развитии прогресса. В маленькой стране добиться резкого роста экономики невозможно. И небольшие жертвы на одной, объединяющей войне в любом случае окажутся меньшими, чем в пограничных стычках при феодально-общинном строе.

– О-о-о! Как все запущено! – Загребной мотал головой от непонимания. – Ты это попробуй расскажи родственникам твоих товарищей, которые пали от рук саниеровцев во время похода на побережье Южной Шпоры. Что они тебе ответят?

– Да я понимаю, что Бьянка не права… – понурился молодой император. – Но ведь она уже все осознала и покаялась.

– Вот это меня, сынок, больше всего и смущает, – вздохнул Загребной, рассматривая с досадой приближающийся дворец первого рыцаря. – Уж слишком быстро она осознала и нереально быстро покаялась… После одиннадцати лет ярого отрицания пацифизма, скрупулезной подготовки к захвату доброй четверти континента вдруг раз… и совершенно изменилась? Хм! Бывает ли так?

Уже выходя из кареты, Виктор рассеянно пожал плечами.

– Вроде не бывает… Но ведь надо давать шанс человеку исправиться? Тем более что она сейчас совершенно безобидна и находится под моим полным контролем. Да вы и сами с ней вечером поговорить сможете…

– С удовольствием! – с готовностью отозвалась трияса.

Но так как отец молчал в неопределенности, то у него император чуть ли не попросил:

– Только с условием: не унижать и не оскорблять Бьянку. Хорошо? Ей и так в жизни досталось…

– Ладно, – ответил Семен, подмигивая демонессе, словно заговорщик. – Постараемся общаться со всей дипломатией. Чай, не звери какие…

Но что-то сыну в тоне отца не понравилось, и, когда в кругу приближенных лиц уселись за столами во время обеда, после обсуждения массы текущих вопросов, рассказа про укорот разбойникам в Карзансе и описания некоторых находок в замке павшего от руки триясы маркграфа он вновь вернулся к разговору про госпожу Лотти. Нисколько при этом не стесняясь прислушивающихся к каждому слову своих ближайших друзей и сподвижников Готтэ Варнградского и Рональда Страйского. Словно решил и для них дать бой за право обладать своей новой, вскружившей ему голову любовницей. Как раз и повод подвернулся, когда графиня Фаурсе выразила радость по поводу очистки этих земель от смертельных для каждого демона энергетических пиявок. Вот первый рыцарь и подхватил тему:

– Бьянка и в самом деле готова работать на износ, лишь бы добиться прощения. Например, она даже обедает в пригородах, тратя на это не более четверти часа, а все остальное время не останавливаясь отыскивает вертуги и засаживает их четвертинками фасоли гигантской равьенды. У нее никого нет в этом мире, она потеряла родину, как первую, так и вторую, и особо близко приняла к сердцу тот факт, что принявший вассалитет король Саниеров даже слова не замолвил о ее помиловании. Ни друзей, ни земляков, ни любимых…

Пока Загребной соображал, как ответить, почти все его возражения умудрился высказать Рональд, ставший в новом правительстве империи министром образования. Обычно спесивый, надменный и заносчивый, цедящий слова с расстановкой и артистическими паузами, сегодня барон говорил резко, без обиняков и с некоторой горячностью. Видимо, вопрос для него считался весьма наболевшим.

– Мы уже давно друзья, но только сейчас я впервые получил возможность что-то сказать на затронутую тему. Ну и не буду, Виктор, уходить в сторону, а просто отвечу на твои же только что сказанные слова: ты восхваляешь работоспособность Лотти, но вряд ли можешь укорить хоть кого-то из своего окружения, кто работает сейчас меньше чем на износ. Однозначно! Раскладываем по полочкам дальше. Нет друзей? Так почитай показания плененных офицеров саниеровской армии, кто знал ее с самого начала. Она предала всех друзей и писала доносы почти на каждого коллегу ради карьеры. Нет любимых? Так почитай показания пленных генералов: она бессовестно использовала многих из них в постели и забывала на следующий день, если покровитель попадался более солидный или богатый. Обижается на короля? Так все почему-то уверены, что она давно и бессовестно применяла к нему и его супруге удар подчинения эмоций. Причем делала это с магической повторяемостью процесса, практически взяв монарха в незаметное рабство. Как только она перестала обновлять на них магические метки внушения, так они и вздо хнули свободно, теперь наверняка сами себе не верят, что вытворяли с ней в одной постели. Ну и поговаривают, что они в ужасе своих поступков по поводу войны. Так что скорее они подадут требование о скорейшей казни, чем о помиловании. За такое использование умений шабена последних казнили всегда и везде.

После чего демонстративно подхватил свой бокал, показывая тем самым, что говорить может много, но пока не будет. Но теперь император перевел выжидающий взгляд на Готтэ, который недавно стал министром правосудия. Хотя сам барон тяготел остаться в армии. Сейчас он начал как-то стеснительно:

– Ну вот люблю жить по справедливости, а судить других до сих пор трудно. Так вот… хочу присоединиться к словам, только что сказанным Рональдом. Мало того, со своей стороны тоже посоветую почитать на досуге показания пленных о бывшем военном министре Саниеров. Ну и напоследок скажу только одно: если она тебе так понравилась, тебе следовало держать это в глубокой тайне. Ибо только по этой причине у нас в последние дни начались солидные дипломатические трения с королевством Октавия. Генеральный посол позавчера так и заявил, что, цитирую: «…подобное укрывательство преступницы недопустимо, и что в такой ситуации Октавия имеет полное моральное право выйти из состава империи…»

Губы Виктора побелели, взгляд стал какой-то остекленевший, а голос просел, как во время простуды.