В иное время, возможно, Гай искренне восхитился бы смертоносным творением византийского ювелира, но теперь ему явно было не до того.

– Зоэ… Зоэ, мы должны избавиться от трупов!..

Ромейка вздохнула, нежно проведя холодными пальцами по лицу Гая. Прикосновение слегка привело его в чувство.

– Как ты предлагаешь от них избавиться, дорогой? – мягко спросила Склирена. – Разрубить на кусочки и запихать останки под алтарь?

– Э-э… – Гисборн с силой потер лоб и тревожно уставился на рыжую девицу. – Что же мы с тобой натворили? Совершили убийство в церкви! («Причем именно в той, которая до сей поры была единственным местом Константинополя, не оскверненным чьей-либо смертью», – глумливо подсказала память). Да, мы защищались, но кто станет слушать наши оправдания? Мы ведь прикончили не кого-нибудь, вашего градоправителя, правую руку базилевса!

– Знаешь, я заметила, – пробормотала Зоэ. Девица напряженно размышляла, резким взмахом руки велев Гаю придержать язык. В рыжекудрой голове рождался очередной сногсшибательный замысел. Уходили мгновения. Сквозь витражи робко пробились первые тусклые лучи утреннего солнца, за стенами капеллы просыпался огромный город.

– В греческом языке есть такое понятие – Фатум, – внезапно нарушила сосредоточенное молчание госпожа Склирена. – Оно очень древнее, оставшееся еще с языческих времен. На норманно-франкский оно переводится как «рок» или «судьба». Иногда – как «неодолимость». Некоторые говорят – «случай». Когда вмешивается Фатум, умолкают даже боги. Остается только человек, его решения и его судьба. Мы стоим на развилке. Если сделаем еще шаг, обратной дороги не будет. Знаешь, – она сплела пальцы в замок, чтобы не дрожали, – знаешь, еще вчера я твердо решилась ответить тебе – «да». Да, гори оно все ясным пламенем. Обвенчаемся и уедем вместе. В Палестину, в Англию, все равно куда. Но сейчас я говорю другое: оставь меня, пока еще не поздно. Я слышу колокола Фатума. В моей жизни ничто не будет таким, как прежде. Может, я погибну. Может, уцелею. Ты уже понял, что такое моя родина. Гнездо аспидов. Уходи, Гай. Не встревай в наши игры. От них разит скверной и ложью.

– А от твоих слов разит глупостью, – не выдержал мессир Гисборн, чувствуя, как растерянность и недоумение в болящей голове уступают место разгорающейся злости. – Изабель… Зоэ, ну что ты несешь? Ты всерьез полагаешь, что я преспокойно встану и побегу прятаться, бросив тебя на растерзание? После того, как я полгорода перевернул, разыскивая тебя? Фатум или не фатум, а я тебя не оставлю. Если нам суждено умереть, значит, так тому и быть. Я больше не позволю тебе одной лезть в неприятности. Прекратим этот бесполезный спор. Ты все решила. Я тоже решил. Будет куда проще, если ты просто расскажешь мне, что ты еще задумала.

– Сейчас увидишь, – прошептала Зоэ. – Ох, Господь Триединый, спаси и помоги… самой страшно.

Она поглядела на недоумевающего Гая, погладила его по щеке, улыбнувшись вроде бы через силу, и отошла к алтарю. Там постояла немного, склонив голову, потом вздохнула глубоко и вдруг завопила так, что англичанин подскочил от неожиданности:

– Эй, кто-нибудь!!!

Из заалтарной темноты немедленно вынырнул монах и испуганно зашикал на нарушительницу спокойствия. Зоэ жестом подозвала его поближе.

– Нам нужно увидеть его святейшество, – железным голосом сказала девица. – Немедленно. Не завтра, не через неделю, но сейчас.

Почтенный священнослужитель оторопел.

– Слушай меня внимательно, святой брат, – продолжала Зоэ, наставив в монаха изящный указательный палец. – Отправьте в резиденцию посланца с известием, что в Убежище находится дочь патрикии Ипатии Склирены. Если его святейшество скажет, что занят и не может уделить мне времени, передайте ему… – она на миг нахмурилась, решая, – передайте ему два слова. Золото Венеции. Запомнил? Золото Венеции, просто и незамысловато. Да, и еще. У вас в церкви валяются два трупа. Вот там, можешь посмотреть. Один из них принадлежит эпарху Дигенису. Думаю, это тоже покажется его святейшеству достойной темой для беседы.

Монах икнул. Покосился на мертвецов. Затравленно посмотрел на Склирену. На Гая. Икнул еще раз и попятился, не решаясь повернуться к ним спиной.

– Зря ты его напугала, – укорил рыжую мессир Гисборн, когда черноризец опрометью юркнул в малую дверцу подле алтаря.

– Ничего, резвее побежит, – бессердечно откликнулась Склирена. – А патриарх примчится еще быстрее, несмотря на высокий сан. Он, видишь ли, изрядный трус. И, между прочим, мой дальний родственник. Из одного семейства с покойной матушкой, такой верной христианкой и примерной прихожанкой, аж тошно порой становилось.

* * *

Патриарх Фокий из династии Каммонов был человеком еще не старым, но, как верно заметила Зоэ Склирена, трусоватым. Высокий пост он получил по совершенной случайности.

Семь лет назад Андроник Комнин, только ставший базилевсом, и Феодосий, предыдущий глава Церкви, считались вернейшими союзниками. Красноречивые проповеди и авторитет патриарха в немалой степени способствовали тому, что новый претендент на власть сумел добиться своего, войдя в Палатий.

Однако уже спустя полгода предстоятели светской и духовной власти начали сильно расходиться во мнениях. Когда же базилевс одним махом избавился от семьи Мануила, своего предшественника и двоюродного брата, а затем потребовал благословения на брак с тринадцатилетней Анной, патриарх имел дерзость отказать царственному. Да еще публично, с амвона святой Софии, выказал сугубое неодобрение деяниям Комнина.

Неудивительно, шептались в Палатии и Константинополе, что очень и очень скоро Феодосий отправился в почетную ссылку – куда-то в Армению, с глаз подальше. Года через три до столицы дошла весточка о его кончине.

С изгнанием Феодосия патриарший престол овдовел. Андроник повелел поскорее сыскать замену. Кого-нибудь, не слишком проворного разумом, не лезущего не в свои дела и ведающего о чувстве благодарности. Посовещавшись и вволю поинтриговав, церковная верхушка выдвинула на освободившееся место архиепископа Фокия из Дорилеи – ничем не примечательного, ни с кем не враждовавшего и не замешанного ни в какие заговоры.

Традиции позволяли Фокию Каммону отказаться от лестного предложения. Но все жители Империи, и кирие Фокий в том числе, понимали – в подобных случаях «нет» не говорят. Архиепископ дорилейский согласился.

Его жизнь в качестве патриарха Византийского текла согласно древним канонам и могла считаться вполне сносной. Фокий исполнял свои обязанности, правил суд, проводил торжественные службы по праздникам, разбирал тяжбы между епархиями и городами. Хвала Господу, ни базилевс Андроник, ни его противники не пытались втянуть патриарха в свои свары. Злые языки горожан вскоре присвоили ему заглазное прозвище «Отшельник софийских пещер», намекая на то, что стремление избегать любых споров с Палатием превратило главу Восточной Церкви в добровольного затворника.

К сообщению о том, что в городе имели место потасовки горожан с ликторами, а затем в Убежище святой Софии ворвались двое, знатная девица и некий франк, патриарх отнесся рассеянно – бывало и прежде. На то и Убежище, чтобы в нем скрывались гонимые и убогие. Час поздний, спешить незачем. Скорее всего, с утреца придется под благовидным предлогом выставить парочку за порог. Базилевсу вряд ли придется по нраву, если София вновь послужит прибежищем для тех, кого должна постигнуть милость его гнева.