– Какими еще фотографиями?!

– Ну, памятника там… Надписи… Я не знаю. Короче, всего, что ты нафотографируешь.

– Я?! У меня и фотоаппарата-то нет.

– Очень хорошо. Значит, заодно и купишь себе фотоаппарат.

– Когда?

– Ну, утром… По дороге…

– По дороге куда?

– К памятнику, естественно. Все. Не тяни время. Садись и работай.

Вся Одесса знает, что отказать Боре не может никто. Ни женщины, ни министры. Куда уж тут какому-то скромному литератору. Я обвязал мокрым полотенцем голову и начал писать публицистическую статью. Привожу ее полностью.

«Вот уже на протяжении многих десятилетий наиболее пытливые одесситы и гости нашего города останавливаются перед знаменитым памятником Воронцову, читают выгравированную на его пьедестале еще более знаменитую эпиграмму А.С. Пушкина и пытаются разрешить загадку, с точки зрения здравого смысла абсолютно неразрешимую: если перед нами действительно «полуподлец» и «полуневежда», как сказано в эпиграмме, то зачем тогда было ставить ему памятник, тем более в полный рост?

Если же Воронцов все-таки один из самых блестящих людей России, а его заслуги перед Одессой вообще трудно переоценить, то зачем тогда было помещать сюда эту эпиграмму?

Впрочем, загадки здесь никакой нет. Скорее всего, памятник и эпиграмма на его пьедестале появились в разное время. Он – до революции, а она – после. И большевистские культуртрегеры, наверное, весьма гордились тем, как ловко им удалось использовать памятник «царскому сатрапу», чтобы на века заклеймить его перед всем миром. Да еще с помощью самого Пушкина!

Если эта догадка верна, то нельзя не подивиться изобретательности наших вчерашних идеологов.

Вот только жаль, что, ступив на этот «перспективный» путь, они тут же остановились.

Ну, действительно, почему уж было тогда не выгравировать, скажем, на пьедестале памятника пролетарскому писателю Горькому все, что думал о нем нобелевский лауреат Бунин? Или знаменитое изречение вождя мировой революции: «Наша интеллигенция – г…но!» (В. И. Ленин). Почему бы не выгравировать его, скажем, на фасаде Академии наук? Или на фронтоне Большого театра? Не выгравировали. Понимали, что будет неловко…

Впрочем, в нашем одесском случае в неловком положении оказались все: и до сих пор ничего не понимающие граждане, и ни в чем не повинный Воронцов, и А. С. Пушкин, который вряд ли поблагодарил бы своих недалеких потомков за то, что эта хлесткая эпиграмма, вырванная из контекста его очень сложных личных взаимоотношений с Воронцовым, стала в их руках оружием для достижения, мягко говоря, сомнительных политических целей по оболваниванию населения.

В общем, эту скульптурно-литературную несправедливость, стоящую в центре нашего города, нужно немедленно исправлять. Как? Вариантов несколько.

1. Если мы, учитывая наш священный трепет перед творчеством классика, побоимся снять с губернаторского пьедестала эту эпиграмму, то тогда нужно заменить фигуру губернатора. Благо губернаторов, соответствующих определению «полумилорд, полукупец, полумудрец, полуневежда» и т. д., в историческом прошлом Одессы долго искать не придется.

2. Оставить фигуру Воронцова на пьедестале, а эпиграмму с пьедестала убрать. И возвратить ее туда, где ей и положено быть. То есть в полное собрание сочинений А. С. Пушкина.

И тогда каждый, кто прочтет ее там, еще раз восхитясь остроумием гения, поневоле задумается о том, что объективную оценку выдающейся исторической личности в конце концов дает только сама История, а никак не другая историческая личность, пусть даже и еще более выдающаяся…»

К половине девятого утра я закончил статью. Подписался «Борис Литвак» и вышел на улицу. Купил довольно-таки дорогой «Полароид», поскольку на проявку пленки и печатание фотографий времени уже не хватало, и направился к памятнику Воронцову.

Никакой эпиграммы Пушкина на его пьедестале не было. Я обошел пьедестал несколько раз. Потрогал рукой полированную поверхность. Никаких следов. Я пошел к Боре. Несмотря на раннее утро, у него, как всегда, был «миллион дел».

– Борис Давидович, – сказал я, – эпиграммы-то нет.

– Какой эпиграммы? – спросил Боря, не отрываясь от двух телефонов одновременно.

– Пушкина. На памятнике Воронцову.

– Ах вот ты о чем! Ну нет – и не надо. Не обращай внимания. Что, у тебя более серьезных дел, что ли, нету в такую рань?

– То есть как?.. Скажите, а вы когда ее видели, эту эпиграмму?

– Я? Недавно… Перед войной… Где-то в году тридцать седьмом…

– То есть шестьдесят пять лет назад?!

– Слушай, не бери в голову. Значит, ее кто-то стер. И правильно сделал. Забудь. Нашел о чем вспоминать!.. Сейчас перед нашим городом стоят более важные проблемы. Например, состояние одесских дорог. Ты фотоаппарат купил? Иди и фотографируй. И помни: разгромная, публицистическая статья на эту тему…

Эт цетера… Эт цетера… Как говаривал Александр Сергеевич Пушкин.

Мы живем в окружении вещей и предметов, которые умнее нас. Ну, то, что я глупее своего телевизора, – с этим я уже как-то смирился. Я имею в виду не то, что по нему показывают, тут мы с ним соображаем примерно одинаково. Я о другом. Недавно, например, узнал, что есть в нем какой-то там «телетекст» и другие, как теперь говорят, примочки. А я и понятия не имел…

Ладно. Человек, как известно, использует в жизни четыре процента возможностей своего головного мозга. Мне этого, очевидно, хватает только на то, чтобы использовать четыре процента возможностей своего телевизора.

Ну да бог с ним, с этим телевизором. Все-таки умный прибор. Вот чувствовать себя глупее своей стиральной машины – это уже как-то обидно.

А дело как было? Привезли мы ее с женой из магазина, подключили, как смогли, и начала она себя вести в высшей степени странно. То есть сначала подпрыгнула под самый потолок, потом выскочила из ванной комнаты в коридор и поскакала в сторону входной двери. Я – за ней. Жене говорю:

– Звони в магазин! Пусть они объяснят, куда это она скачет и чего это ей у нас так не нравится!..

Жена позвонила.

– Ну, – кричу, – что они отвечают?

– Да ничего, – говорит. – Отвечают, что в режиме выкручивания у нее может быть легкое подрагивание.

– И это они называют «подрагивание»?! – кричу я, пытаясь оседлать взбесившийся агрегат. – Пусть приезжают немедленно, пока она на улицу не вырвалась! Там же дети малые, старики, еще зашибет кого-нибудь!..

Приехали они, посмотрели.

– Вы что, – говорят, – граждане?! Надо же было инструкцию прочитать! У этой машины при транспортировке барабан фиксируется четырьмя огромными хромированными болтами. Надо же было их выкрутить, прежде чем включать! Странно, что она вам тут вообще всю квартиру не развалила…