Это было в ноябрьские праздники. Орысе выпало дежурить. Дежурил и замдиректора. Когда весь пансионат уже спал, сотрудники расположились пить чай. Недовиз дурачился, лез со своими нежностями к женщинам, и особенно настойчиво к Орысе. Чувствовала она себя неловко, а грубо одёрнуть замдиректора стеснялась. Тот разошёлся, обнял её и поцеловал. Орыся оттолкнула его, но было поздно: в дверях стоял Василь. В расстёгнутом пальто, без шапки. Как потом выяснилось, у Димки неожиданно поднялась высокая температура, и он побежал за женой…

Швадак побледнел. Не сказав ни слова, круто повернулся и вышел. Орыся бросилась вслед, догнала, пыталась что-то объяснить, однако Василь оборвал её словами:

— Иди дежурь.

Она растерялась. Оправдываться? Значит, признать свою вину. Она вернулась, с трудом дождалась конца дежурства. Дома Орыся застала осунувшегося, падавшего с ног от усталости мужа, проведшего бессонную ночь у кровати сына. У Димки была фолликулярная ангина. Температура держалась несколько дней. Василь тоже свалился: на нервной почве разыгралась астма.

Хотя он родился, вырос в Трускавце и покидал родной дом лишь на время учёбы в столице, местный сырой климат был ему неподходящим, и врачи давно советовали его сменить. За время своей болезни и сына Швадак ни разу не обмолвился о той сцене, которую видел в пансионате. Орыся думала, что неприятный момент забыт. Но однажды, вернувшись с работы, Василь сказал:

— Продаём все, и я, ты и Димка — переезжаем в Средневолжск.

— А дом как же? — спросила жена.

— Тоже продадим…

Орыся знала, что приятель мужа по институту, с которым в студенческие годы они делили последний рубль, работает в Средневолжске на крупном заводе. Друг этот быстро шёл в гору, постоянно звал к себе Швадака, обещая интересную перспективную должность.

Решение Василя, а главное, безапелляционный тон обидели. Выходит, с её мнением можно и не считаться?

Орыся надулась. Разговор оборвался. Она думала, на этом и кончится. Но через несколько дней Швадак снова заговорил о переезде в Средневолжск.

— Ну и езжай сам! — ответила Орыся. — А я из нашего дома — ни ногой!

— Если ты так за него держишься — оставайся, — в сердцах произнёс Швадак. — Дом переведу на твоё имя, а Димку заберу с собой. Согласна?

— Делай как хочешь! — с вызовом бросила Орыся.

Она не верила, что муж осуществит задуманное.

Прошла неделя, другая. Отдежурив свои сутки, Орыся пришла домой. Василя и Димки не было. Она подумала, что ушли гулять. Но потом забеспокоилась, не видя на месте игрушек сына, его одежду. И тут же обнаружила на столе в гостиной записку: «Я сдержал своё слово. Надеюсь, и ты сдержишь».

Рядом с запиской — дарственная на дом, заверенная у нотариуса. У Орыси подкосились ноги. Рухнув на стул, она разрыдалась…

В ту ночь она не сомкнула глаз. Готова была броситься на вокзал, помчаться вдогонку за мужем и сыном. Но куда? Может, Василь уехал не в Средневолжск? Или не насовсем, а так, только припугнуть? Через несколько дней опомнится, вернётся…

Наутро она позвонила на работу. Там сказали: взял расчёт.

«Нет, — продолжала твердить про себя Орыся, — он не может! Бросить, разлучить с сыном!.. На такое Василь не способен…»

Проходили дни, а от Швадака ни слуху ни духу. О случившемся Орыся никому не говорила, на расспросы соседей отвечала: муж уехал в отпуск.

Орыся открылась одной Екатерине Петровне Крицяк. С ней Орыся когда-то работала в санатории «Дружба». Крицяк была нянечкой и недавно вышла на пенсию. Они случайно встретились в городе. Тётя Катя заметила, что Орыся плохо выглядит — не заболела ли? Та пригласила бывшую сослуживицу к себе домой и со слезами на глазах призналась в своём горе. Крицяк стала успокаивать её, мол, перемелется — мука будет.

— Ты же у нас красавица, — говорила Екатерина Петровна. — Разве таких бросают?

— Лучше бы я была уродина! — с горечью произнесла Орыся.

И говорила искренне. Лёжа по ночам в огромном пустом доме, она много думала о муже, о себе.

Почему так жестоко поступил Василь? В чем она виновата? В том, что красивая?

Вспомнилась школа, учитель по литературе. Он был совсем молоденький, со студенческой скамьи, и повседневная рутина его ещё не засосала. Орысю поразил его взгляд на личную драму Пушкина, приведшую к роковой дуэли. По мнению преподавателя, Наталья Гончарова была слишком прекрасна. А все, что прекрасно, всегда опасно. Это и привело к гибели поэта. Нет, жену Пушкина он не обвинял. Но быть красивой, говорил учитель, — тяжкий крест. Не каждому по плечу. Быть мужем такой женщины — крест вдвойне…

Конечно, у Орыси и в мыслях не было сравнивать себя с Гончаровой, куда ей до великосветской дамы, блиставшей при царском дворе! Однако тяжесть креста она познала. Ведь не бесчувственная кукла, живой человек. Сколько приходилось испытывать соблазнов! Как-то довольно известный музыкант из Москвы на полном серьёзе предлагал ей выйти за него замуж. И это был не курортный роман. Потом забросал Орысю письмами. Да только ли он? Все это волновало, смущало душу. Но она держалась.

А вот Швадак — не смог.

Вскоре от него пришло письмо. Короткое, в несколько строк, с просьбой прислать согласие на развод, заверенное у нотариуса. Она приняла решение: срочно в Средневолжск, отговорить, вернуть! Там уже стояли холода, а сынишка уехал в лёгком пальто. Она бросилась к тёте Кате занять денег на шубку и на дорогу.

— Голубушка, — сказала Крицяк. — А я думала, с вашими-то хоромами у тебя денег куры не клюют!

И посоветовала пустить в дом дикарей. Орыся послушалась. Правда, комнаты в особняке сдавать не решилась, поселила постояльцев во флигеле. Недели через три у неё было и на поездку, и на обнову для сына. Более того, купила наконец себе умопомрачительные импортные сапоги, а Василю — дорогую меховую шапку. В Средневолжск уехала, оставив на попечение тёти Кати особняк и жильцов.

При воспоминании о встрече с мужем у неё до сих пор каждый раз ноет сердце. Ни о каком возвращении Василь и слышать не захотел. Увидеть Димку не разрешил. Орыся упрашивала, умоляла, но натолкнулась на решительное «нет».

— Ты сделала выбор добровольно, — отрезал Швадак.

И попросил их с сыном больше не беспокоить. У неё взыграла гордость, обида. Бросив подарки, тут же села в обратный поезд. Заехала в Москву на десять дней — не пропадать же впустую отпуску.

В её отсутствие тётя Катя заселила курортниками помимо флигеля ещё половину особняка. Так что дома Орысю ждали солидная выручка и… посылка от Василя. С детской шубкой и ондатровой шапкой. Ещё один удар по самолюбию.

— Не переживай, — успокаивала её тётя Катя.

Что бы Орыся без неё делала? Крицяк дневала и ночевала у неё, а затем и вовсе перебралась, пустив в свою однокомнатную квартиру, которую с превеликим трудом выхлопотала в исполкоме, курортников. Они устроились во флигеле, отдав весь дом дикарям. Иной раз в особняке одновременно жило до двадцати пяти человек. Появились и постоянные клиенты, которые «бронировали» койки на несколько лет вперёд. Например, мать Эрика Бухарцева, которую сын привозил в Трускавец на машине. Крицяк даже завела специальную тетрадку, где вела учёт движения проживающих. Она же прибирала в доме, обстирывала жильцов. Не бескорыстно, разумеется.