Прудон относился к собственности как к внутреннему противоречию на почве гражданской экономики, а Маркс говорил, опровергая его: «Собственность, как частная собственность, как богатство, вынуждена сохранять себя и тем самым свою противоположность — пролетариат. Это положительная сторона противоположности, удовлетворенная собою частная собственность. Пролетариат же, напротив того, вынужден, как таковой, упразднить себя и тем самым свою противоположность, делающую его пролетариатом. Он (пролетариат) отрицательная сторона противоположности, его беспокойство в себе, упраздненная и упраздняющая себя частная собственность. Внутри противоположности частный собственник является охраняющей, пролетарий разрушающей стороной. От первого исходит сохранение противоположности, от второго уничтожение ее. Частная собственность в своем национально-экономическом движении все равно идет к упразднению самой себя, но лишь путем, не зависящим от нее, путем бессознательного развития, происходящего против ее воли, обусловленного природой вещей, — только тем, что она создает пролетариат как таковой, создает нужду, сознающую свою духовную и физическую нужду, создает нечеловечность, сознающую и потому упраздняющую свою нечеловечность. Пролетариат приводит в исполнение приговор, который выносит сама себе частная собственность порождением на свет пролетариата, так же как он приводит в исполнение приговор, который выносит сам себе наемный труд порождением чужого богатства и собственной нужды. Одержав победу, пролетариат ни в коем случае не становится абсолютной стороной общества, ибо он одерживает победу, только упраздняя себя и свою противоположность. С победой пролетариата исчезает как сам пролетариат, так и обусловливающая его противоположность, частная собственность».

Маркс решительно восстает против предположения, что он возводит пролетариев в богов, приписывая им эту всемирно-историческую роль. «Скорее наоборот! Именно потому, что отрешенность от всякой человечности, даже от подобия человечности, фактически доходит до конца в развившемся пролетариате, потому, что в жизненных условиях пролетариата все жизненные условия современного общества сведены к высшей точке бесчеловечности, потому, что человек в нем потерял себя, но вместе с тем не только не приобрел теоретического сознания этой потери, но и непосредственно вынужден восстать против этой бесчеловечности велением неотвратимой, абсолютно властной нужды — этого практического выражения необходимости, — именно поэтому пролетариат должен сам себя освободить. Но он не может освободить себя, не уничтожив свои жизненные условия. Он не может уничтожить свои собственные жизненные условия, не уничтожив все нечеловеческие общественные условия, которые определяют и его положение. Он не напрасно проходит через тяжелую, но закаляющую школу труда. Дело не в том, каково в данный момент представление о своей цели у того или другого пролетария или даже у всего пролетариата. Дело в том, чем является пролетариат в своей сущности и как он, согласно этой своей сущности, исторически вынужден поступать. Его цель и его историческая миссия неоспоримым образом предначертана его собственным жизненным положением равно как и всей организацией современного буржуазного общества». И Маркс многократно повторял, что значительная часть английского и французского пролетариата уже сознает свою историческую задачу и неустанно работает над тем, чтобы довести это сознание до полной ясности.

Наряду со многими свежими источниками, из которых бьет струя жизни, в «Святом семействе» встречаются, правда, и бесплодные пространства. К таковым относятся две длинных главы, посвященные невообразимой мудрости почтенного Челиги, и они составляют тяжкое испытание для самого терпеливого читателя. Чтобы наиболее справедливо судить о книге Маркса и Энгельса, следует рассматривать ее как импровизацию, и таковой она, по-видимому, была. Как раз в те дни, когда состоялось личное знакомство Энгельса и Маркса, получен был в Париже восьмой номер «Всеобщей литературной газеты», и в нем Бруно Бауэр, правда, скрытым образом, но вместе с тем очень резко оспаривал взгляды, к которым пришли Маркс и Энгельс в «Немецко-французских ежегодниках».

Тогда, быть может, и зародилась у них мысль ответить прежнему другу в задорно веселом тоне маленьким памфлетом, который предполагалось издать как можно скорее. Энгельс действительно тотчас же написал свою часть, занимающую немногим больше листа, и очень удивился, узнав, что Маркс растягивает книгу на двадцать печатных листов. Ему казалось «курьезным» и «комичным», что при столь незначительном объеме его вклада в книгу имя его тоже стояло на заглавном листе и даже на первом месте. Маркс взялся, очевидно, за работу со свойственной ему обстоятельностью, и при этом, по известному и очень верному определению, у него, вероятно, не хватило времени, чтобы быть кратким; быть может, впрочем, он растянул материал, чтобы воспользоваться цензурной свободой, предоставляемой книгам объемом более чем в двадцать листов.

Авторы «Святого семейства» оповещали в дальнейшем читателей, что их полемическая книга лишь предвестник самостоятельных трудов, в которых они — каждый в отдельности — выяснят свое отношение к новейшим философским и социальным учениям. Что намерение это было серьезное, видно из того факта, что Энгельс уже закончил в рукописи первый из этих самостоятельных трудов, когда получил первый печатный экземпляр «Святого семейства».

Обоснование социализма

Этот труд носил заглавие «Положение рабочего класса в Англии» и вышел летом 1845 г. в Лейпциге у Виганда, тогдашнего издателя «Немецких ежегодников»; за несколько месяцев до того Виганд издал «Единственного» Штирнера. Штирнер, как последний отпрыск гегельянства, впал в плоскую мудрость капиталистической конкуренции; Энгельс же установил в своей книге основные положения для тех немецких теоретиков, которые — а это были почти все — пришли через Фейербаха и его упразднение гегелевской умозрительности к коммунизму и социализму. Он изобразил положение английского рабочего класса во всей его ужасающей, но характерной для господства буржуазии правде.

Когда Энгельс переиздал эту свою книгу почти через пятьдесят лет, он назвал ее одним из фазисов в эмбриональном развитии современного международного социализма. Он прибавил к этому: так же как человеческий зародыш воспроизводит на самых ранних ступенях своего развития жабры наших предков — рыб, — так и книга его обнаруживает на всем протяжении следы происхождения современного социализма от одного из его предков, от немецкой классической философии. Это, однако, верно лишь с тем ограничением, что следы эти еще менее заметны в «Положении рабочего класса», чем в статьях, напечатанных Энгельсом в «Немецко-французских ежегодниках». Тут нет больше речи ни о Бруно Бауэре, ни о Фейербахе; а о «друге Штирнере» Энгельс лишь упоминает несколько раз, чтобы его слегка подразнить. О существенном влиянии немецкой философии на эту книгу можно говорить никак не в смысле отсталости, а лишь в неоспоримо прогрессивном смысле.

Главное значение книги не в изображении пролетарской нужды, создавшейся в Англии при господстве капиталистического способа производства. В этом отношении у Энгельса были предшественники — Бюре, Гаскель и другие, на которых он часто ссылается. Но и