Вещи и явления, затрагивающие наши эмоции – форма цветка или греческого сосуда, рост и развитие ребенка, ласковое дуновение ветерка, движение облаков в небе, их причудливые очертания, блики солнца на водной глади, трепетание лепестков нарцисса, то, как вскидывает голову любимая и как струятся ее волосы, как стихает последний аккорд, – все это можно описать потоком чисел.

И это никак не попытка упрощения – вот в чем красота такой идеи!

Спросим Ньютона.

Спросим Эйнштейна.

Или поэта Китса, который утверждал: то, что воображение постигает как красоту, по-видимому, и есть истина.

Он вполне мог сказать то же самое о руке, ловящей мяч, но не сказал, потому что, будучи поэтом, предпочитал игре в крикет прогулки в саду с флакончиком лауданума в кармане».

Эти слова о чем-то напомнили Майклу, но о чем именно – он не мог так сразу сказать.

«Это и составляет основу взаимоотношений между нашим «инстинктивным» пониманием формы, очертания, движения, света, с одной стороны, и нашим чувственным их восприятием – с другой.

Именно поэтому я верю, что природе, любым природным объектам и процессам присуща своя форма музыки. Эта музыка будет такой же блистательной, как любая естественная красота, а наши самые глубокие чувства в конце концов тоже есть форма естественной красоты…»

Майкл закончил читать и медленно оторвал взгляд от страницы.

Интересно, слышал ли он когда-нибудь столь прекрасную музыку? В поисках ответа на этот вопрос он залез в темные уголки своей памяти, однако в каждом из них звучало лишь угасающее эхо мелодии, которую ему не удавалось ни уловить, ни расслышать. Он вяло отложил журнал в сторону и вдруг понял, о чем напомнило ему имя Китса.

О слизких тварях в сегодняшнем сне.

На него снизошло холодное спокойствие, как только он приблизился к пониманию чего-то важного.

Кольридж – вот кто это написал!

И твари слизкие ползут

Из вязкой глубины.

«Поэма о старом мореходе»!

Потрясенный Майкл подошел к книжной полке и снял с нее томик стихов Кольриджа. Потом вновь сел за стол и с некоторой тревогой отыскал начало поэмы.

Старик Моряк, он одного

Из трех сдержал рукой…

Слова казались очень знакомыми. Но чем дальше он читал, тем сильнее они будили в нем странные и ужасные воспоминания, которые – он знал это точно – были не его, чужими. Внутри росло ощущение потери и одиночества, так созвучное с его собственным удрученным состоянием, что ему не оставалось ничего другого, как полностью поддаться этому чувству.

И слизких тварей миллион

Живет; а с ними я.

Жалюзи с громким треском открылись, Ричард сощурил от света глаза.

– Ну и замечательный же ты провел вечер, – изрек Дирк Джентли. – Впрочем, самые захватывающие моменты, похоже, полностью ускользнули от твоего внимания.

Он вернулся на свое место, откинулся на спинку стула и сложил руки на животе.

– Только не разочаровывай меня вопросом «Где я?», – заявил он. – Посмотри вокруг и все поймешь.

Ричард в замешательстве оглянулся. Он будто прибыл сюда после долгого путешествия на далекую планету, где царили умиротворение, свет и музыка, и чувствовал себя таким расслабленным, что не хотелось даже дышать.

Деревянная головка на шнуре жалюзи несколько раз стукнулась об окно, и повисла полная тишина. Метроном замер. Ричард посмотрел на часы – начало второго.

– Под гипнозом ты провел чуть меньше часа, – пояснил Дирк. – За это время я узнал множество интересных вещей, а кое-что меня озадачило. Об этом я и хочу сейчас поговорить. Свежий воздух поможет тебе взбодриться, поэтому давай пройдемся вдоль канала. Там тебя никто не будет искать. Джанис!

Тишина.

Ричард хмурился: он все не мог прийти в себя. Мгновение спустя воспоминания протиснулись в голову, как слон в дверной проем, и он в ужасе подскочил на стуле.

– Джанис! – вновь крикнул Дирк. – Мисс Пирс! Черт бы побрал эту девчонку…

Он раздраженно извлек из корзины телефонную трубку и водрузил ее на место. Затем схватил потертый кожаный портфель, поднял с пола шляпу, нахлобучил ее на голову и встал.

– Идем, – сказал он и быстро вышел в приемную, где мисс Джанис Пирс свирепым взглядом буравила карандаш. – Пошли отсюда. Из этой поганой дыры. Будем думать о немыслимом и совершать невыполнимое. Подготовимся к схватке с невероятным и посмотрим, удастся ли нам его победить. А теперь, Джанис…

– Замолчите.

Дирк передернул плечами и взял со стола книгу, испорченную ею при попытке закрыть ящик, с недовольным лицом пролистал и, вздохнув, положил на место. Джанис вернулась к тому, чем она, по всей видимости, занималась чуть раньше, – стала строчить карандашом длинную записку.

Ричард молча, будто со стороны, понаблюдал за ними и тряхнул головой.

– Сейчас произошедшее может показаться тебе запутанным клубком событий, – обратился к нему Дирк. – И все-таки у нас есть за что зацепиться. Из всего, о чем ты мне поведал, только два явления физически невозможны.

– Невозможны? – переспросил Ричард и нахмурился.

– Да, – сказал Дирк, – невозможны целиком и полностью.

И улыбнулся.

– К счастью, – продолжил он, – со своей любопытной проблемой ты пришел по адресу. Потому что я не приемлю слова «невозможно». В моем словаре его нет, – добавил он, потрясая испорченной книгой. – Более того, в нем, похоже, отсутствуют все слова от «мармелада» до «селедки». Благодарю вас, мисс Пирс, вы оказали мне еще одну неоценимую услугу. При успешном исходе дела я даже попытаюсь вам заплатить. А сейчас нам нужно многое обдумать, поэтому я ухожу и оставляю контору в ваших надежных руках.

Раздался телефонный звонок, Джанис ответила:

– Добрый день. Плодоовощная база Вэйнрайта. Мистер Вэйнрайт не может подойти к телефону, он рехнулся и считает себя огурцом. Спасибо, что позвонили.

Она со всего маху опустила трубку на рычаг. Дверь за ее работодателем и его озадаченным клиентом беззвучно закрылась.

– Невозможно? – вновь удивленно повторил Ричард.

– Абсолютно невозможно, – настаивал Дирк. – Ну хорошо, пусть будет «необъяснимо». Зачем называть «невозможным» событие, совершенно очевидно имевшее место? Однако объяснить мы его ничем не можем.

Свежий ветерок у канала Гранд-Юнион привел Ричарда в чувства. К нему вернулась способность рассуждать, но мысль о смерти Гордона не давала покоя. А вот Дирка это, похоже, волновало меньше всего. Как на перекрестном допросе выпытывал он у Ричарда самые незначительные подробности невероятных событий сегодняшней ночи.

Бегун и велосипедист никак не могли поделить узкую дорожку и едва не столкнули друг друга в мутные, неспешно текущие воды канала. За сценой настороженно наблюдала пожилая леди, тянущая за собой на поводке неповоротливого старого пса.