– Ну и акведуков у них! – воскликнул Органа, плетью указуя вперёд, где дорогу, ставшую улицей, пересекали многоярусные водопроводы Аппия и Марция. Кое-где их стройные аркады были разрушены, а обломки лежали огромными грудами, уже поросшие кустарником. Да и на самих акведуках прорастали молодые деревца.

– Когда-то тут жил миллион человек, – вздохнула Елена, глядя, как по разваленной арке акведука Марция стекает водопадик, наполняя маленькое озерцо.

– Ничего себе! – выдохнул впечатлённый Тарвел. – А теперь сколько?

– Не знаю, – равнодушно ответила Мелиссина, – тысяч тридцать от силы…

Они провели коней краем озерца, по сути – огромной лужи, до Большого цирка, и видом, и величиной похожего на константинопольский Ипподром, и свернули на широкую улицу Патрициев. Каменные плиты, коими она была вымощена в незапамятные времена, давно скрылись под слоем земли, и великолепная улица больше напоминала деревенский просёлок с пыльными колеями, набитыми в густой траве. Патрицианскую улицу с обеих сторон зажимали ряды домов, редко где целых, в основном развалившихся до первых этажей, а кое-где и вовсе чернели пустоши – места старых пожарищ. Выморочный город…

Однако именно здесь Елене встретились первые жители некогда многолюдной столицы – тяжёлая повозка, запряжённая шестёркой лошадей, проезжала со стороны Колизея, полная нарядных гуляк, – двое молодых людей распевали, две девушки смеялись, а усатый и хмельной возница расслабленно улыбался, не погоняя упряжку, а лишь направляя её.

Молодые люди обратили внимание на красивую женщину, и Елена тотчас же решила воспользоваться этим преимуществом пола. Подъехав поближе, она громко спросила на латыни:

– Приветствую вас, но не знаю, понятен ли вам мой язык?

– Кто же в Риме не знает латыни? – воскликнул усатенький молодчик в грубой рясе. – А с кем я имею удовольствие разговаривать?

Мелиссина сделала знак Котяну, и тот выехал вперёд.

– Мою хозяйку зовут Елена Росена,[53]– сказал он, – она весьма знатная дама и едет поклониться святым местам.

– А сам-то ты кто?

– Печенег.

– Печенег?! В первый раз встречаю печенега, говорящего на языке Овидия!

– Можно подумать, – звонко воскликнула одна из девушек, светленькая, в простенькой медной диадеме, – ты их вообще когда-либо встречал!

Все, сидевшие в повозке, рассмеялись. Елена тоже улыбнулась и забросила крючок:

– Я хотела бы снять подходящий моему положению дом. Не подскажете ли, где мне найти такой?

– Обязательно подскажем! – заверил её усатенький монашек, бросая пылкие взгляды.

– И покажем! – добавил ревниво его товарищ, мирянин с козлиной бородкой. – Эй, Алагис, поворачивай!

Возница не сразу сообразил, чего от него хотят, и потом ещё долго катался по улице туда и сюда, пока не развернул повозку.

– Я знаю один хороший дом возле Септизодия! – громко сказала светленькая. – Настоящий дворец! Год назад там проживал Фароальд Носатый, а зимой его жена Ивантия померла, и он отъехал, оставив сторожить моего дядьку. Дом просто чудесный, вам понравится!

– Посмотрим, – улыбнулась Елена. – Поехали! Кстати, как зовут моих новых провожатых?

– Я – Ильдерик! – стукнул себя в грудь усатенький. – Слуга Господа, замаливаю грехи родителей в монастыре Святого Германа.

– А я – Адемар, сын консула Зотто, – представился козлобородый.

– Алоара, – мило улыбнулась светленькая, поглядывая на булгар.

– Берта, – томно произнесла чёрненькая.

– Поехали!

– А это кто? – послышался громкий шёпот Алоары. – Тоже печенеги?

– Сарацины они, – со знанием дела сказала Берта. – Видишь, какие у них тюрбаны?

– Это булгары, – улыбнулась Мелиссина. – Органа. Тарвел. Куверт.

Она называла имена своих спутников, а те по очереди склоняли головы. Алоара была просто очарована.

Ехать пришлось недолго, Септизодий находился почти что рядом – высокое здание в три этажа, украшенное колоннадами. В нём никто никогда не жил, а вот неподалёку обнаружился старый римский особняк-домус. Домус прятался в запущенном парке, гулять по которому было невозможно, – старые деревья давно попадали, устроив бурелом, а молодая поросль заполнила собою все просветы, включая аллеи. Одичавшие розы и виноградные лозы заплели стволы и мраморные статуи, полуразрушенные гроты и пересохшие фонтаны. Кованые решетки ограды были уворованы столетия назад, но теперь и сам парк охранял подступы к дому лучше всяких частоколов.

Все – приезжие и местные – отправились к дому пешком. Заметив, что Елена идёт налегке, Берта удивилась.

– А где же ваши вещи? – спросила она. – У знатной дамы должно быть много нарядов!

Елена улыбнулась.

– Откуда же я могла знать, что носят в Риме? – сказала она. – Что это на тебе?

Берта посмотрела на своё платье до пят, огладила его руками:

– Это сюркени.

Так называлась женская разновидность котты, плотно облегавшая грудь. Поверх неё девушка надела сюрко – безрукавку с разрезами по бокам и такую же длинную, как котта, а хрупкие плечи Берты прикрывал легкий плащ с серебряной застёжкой-фибулой на плече.

– Я прихватила с собой столу на выход, – сказала Елена, – это такое платье, принятое в Константинополе, но мне бы не хотелось выделяться…

– А ты мне покажешь? – загорелась Берта.

– Ну конечно! Только уговор: ты поможешь мне купить то, в чём ходят в Риме, и научишь правильно одеваться.

– Согласна! – радостно ответила девушка.

Мелиссина пригляделась к ней. В Берте смешалась кровь последних римлян и лангобардов. Вполне возможно, что в роду её отметились и гунны, и вестготы, и вандалы. Нет, империя не рухнула в одночасье, пав под ударами варваров. Триста лет подряд римляне приваживали полудиких соседей, мирились с ними за деньги, узаконивали их веру. Великий Рим менялся, подлаживаясь под инородцев, пока не превратился в варварское государство, быстро распавшееся на уделы – опять-таки, в полном согласии с законами нахлынувших орд. Изнеженные, слабые римляне уступили место здоровым и сильным, крепко сжимавшим меч и распятие…

Елена вздрогнула от посетивших её грешных мыслей и перекрестилась.

– А вот и сам дом! Правда, красивый? – воскликнула Берта, указывая на глухие стены, украшенные портиком с колоннами. В высокой стене глаз замечал лишь малюсенькие окошки размером с кошачий лаз, а сверху выступала красная черепица.

– Дядя Радельхис! – позвала Алоара. – Дядя Радельхис! Ты где?

– Здесь я, чего кричать зря… – послышался ворчливый голос, и из-за колонн портика вышел сгорбленный человек с лысой головой и седыми усами, такими длинными, что свисали ему на грудь.