Вернее сказать, Аня сама с собой договорилась, а Марек просто не возражал. Теперь этого никогда не произойдет. Лев принес ей рюмку сливовицы. От крепкого сладкого запаха алкоголя ее слегка затошнило, но горячий обжигающий вкус помог ей прийти в себя. Это невозможно. Марек не мог с ней так обойтись.

Она попыталась встать и вернуться в кафе, но заботливые сильные руки усадили ее обратно. Она услышала, будто издалека, голос Романа:

— Останься здесь, так будет лучше. Он сейчас придет к тебе.

В кафе снова хором закричали: “Поздравляем!”

— Зачем, Роман? — спросила она его. — Зачем он это сделал?

— Тихо, тихо… — Роман вытер ей слезы грязным носовым платком и снова поднес к ее губам стакан с алкоголем, но она оттолкнула его руку. Впрочем Роман тут же отошел сам.

Из кафе вышел Марек.

Она подняла на него заплаканные глаза. Роман и Лев вернулись в кафе.

— Маленькая Аня. — Марек встал рядом с ней на колени и взял ее за руку.

Она ничего не сказала, просто смотрела мимо него на клумбу с цветами. Когда-то это была сточная канава, но Аня углубила ее, посадила цветы, удобряла их, боролась со слизнями и насекомыми, которые чересчур полюбили ее маленький садик.

— Аня. Для нас ничего не изменилось, — снова и снова повторял Марек.

В конце концов она перевела на него взгляд.

— Что это значит — “для нас ничего не изменилось”?

— Мы будем встречаться. Ведь я люблю только тебя. И ты это знаешь.

— Прости?

— Ты же знаешь, у нас с тобой совершенно особенные отношения. Их ничто не заменит.

— Ты женишься на Оливии. — Ее голос ничего не выражал.

— Да. Но для нас это ничего не меняет. Мы так и будем работать вместе, у нас остается наша комната для любви. — Он смотрел на нее, будто ничего не произошло.

— Почему ты женишься на Оливии? — спросила она.

— Ты сама знаешь почему, — ответил он.

— Нет. Не знаю. Почему?

— Потому что она беременна, разумеется, — сказал он, словно это была самая естественная вещь на свете.

— Я тебе не верю.

— Ну, так бывает. — Он пожал плечами.

— И это твой ребенок? — Она смотрела на него, широко распахнув глаза.

— Это еще не ребенок… и я не хотел тебе говорить. Ты сама спросила.

— Конечно, спросила, Марек. Может, я глупа, но все же не полная дура. Конечно, я спрашиваю, почему мужчина, который говорит, что любит меня и собирается на мне жениться, обрюхатил другую женщину и женится на ней. Почему бы мне не спросить об этом? И что ты имеешь в виду, говоря, что ничего не изменится?

— Нам не нужно ничего менять, Аня. Выбор за тобой.

— Но если ты станешь ее мужем…

— Она будет сидеть дома. Отец строит для нее большой дом. А мы заживем как раньше.

— Ты безумен, Марек. Ты жесток и безумен.

— Я всего лишь связал себя с дочерью богача, чтобы удержать на плаву наше кафе. Это вопрос бизнеса и с любовью не имеет ничего общего. Если ты мне не веришь, я не знаю, что еще сказать.

— И я не знаю. Понятия не имею.

— Что ты будешь делать?

— Еще не знаю. Может, умру, река меня укроет. — Она говорила очень спокойно.

— Нет-нет, не смей так думать.

— Мне незачем больше жить.

— Аня, вот увидишь, все будет, как раньше, — повторил он.

— Я пойду домой.

— Ты завтра выйдешь на работу?

— Посмотрим.

Из кафе закричали:

— Ма-рек! Ма-рек!

— Мне надо вернуться, — сказал он.

— Это ее шпильки были в нашей постели.

— Это бизнес. Не имеет ничего общего с любовью.

— В нашей постели.

— Больше это не повторится.

— Конечно нет. У нее теперь будет собственная супружеская постель, — холодно сказала Аня.

Аня почти не помнила следующих недель. Только редкие, случайные события.

Мамуся полностью выздоровела и окрепла. Сестра родила мальчика, и Аня поехала в швейный магазин в соседнем городе покупать голубые ленты. Ее встретил все тот же близорукий старик.

— Теперь вы заходите реже, — заметил он.

— Да. Теперь я здесь по другой причине, — ответила она.

— Вы стали счастливее? — неожиданно спросил он.

— Нет. Я несчастна. Вообще не понимаю, зачем жить дальше.

— Когда у меня стали отказывать глаза, я пережил нечто подобное. Хотел поехать на север и заплыть подальше в холодное море, чтобы уже не выплыть. Но я подумал, вдруг мне удастся еще побыть счастливым, пусть даже и с плохим зрением.

Она вспомнила украденные у него в первый ее визит маленькие перламутровые пуговицы.

— Ой, я вспомнила, я по ошибке взяла лишние пуговицы, когда приходила к вам в первый раз. Вечно забывала сказать вам. Я за них заплачу, могу даже сейчас. Шесть маленьких перламутровых пуговиц…

Он с облегчением улыбнулся.

— Я знал, что однажды вы вспомните.

— Вы знали? — Ее лицо горело от стыда.

— И ведь вспомнили!

Он был доволен — ему нравилось верить, что люди по природе добры, и сейчас он получил лишнее подтверждение.

— Вы были счастливы с тех пор… с тех пор, как все случилось? — спросила она.

— Да, малышка. Очень счастлив. Величайшей глупостью было бы уплыть в Северное море.

— Я запомню, — сказала она.

Но больше она почти ничего не помнила.

Она не помнила, работала ли в кафе “У моста”, приходила ли туда Оливия, поднимались ли они с Мареком в комнату, которую она когда-то с такой любовью обустраивала для их совместной жизни. Она не помнила, как пришли строители, чтобы расширить кафе: Марек с партнерами уже давно планировали устроить столовую на той стороне реки. Должно быть, приходили. Должно быть, кто-то привез мебель. Должно быть, Марек, Роман и Лев взяли на работу шеф-повара и новых официанток.

Должно быть, Оливия родила дочку, потому что Аня помнила большую вечеринку по поводу крестин в кафе “У моста” и девочку, которую назвали Катариной. Должно быть, Аня видела отца Оливии, но вообще не запомнила его. Она не помнила, о чем ругались Лев с Мареком и почему Лев ушел. Он сказал, что теперь это семейное дело и он предпочтет держаться в стороне.

Она помнила чувство онемения и иногда — губы Марека на своих губах. Он снова и снова повторял, что она должна ему верить, что он глубоко и искренне любит ее.

Если бы Аня услышала такую историю, она сказала бы, что эта женщина, должно быть, совершенно безумна. Вероятно, она и была безумной.