— Он вообще не кончился, потому что я его не забыла — то есть забыла только сперва. Что такое сон, Мама Девочка?

— О, на этот вопрос, Лягушонок, я, пожалуй, ответить не в состоянии. Люди ищут ответ на него с тех пор, как они начали видеть сны.

— А когда они начали их видеть?

— Точно не знаю, но, думаю, тогда, когда им захотелось лучшей или просто другой жизни.

Мама Девочка соскочила с постели и начала вынимать из корзины для пикника все, что в ней оставалось.

— И правда, — сказал она, — тут всего вдоволь. Я намерена позавтракать очень основательно и хочу, чтобы то же самое сделала ты. Чернослив, овсянка, яйца всмятку, тосты, горячее какао.

— Брр! А что-нибудь другое нельзя?

— Чернослив и овсянка очень для нас полезны.

— Раньше мы их не ели, так почему же мы должны есть их теперь?

— Потому что мы отправляемся в Нью-Джерси, а я, когда там жила, ела именно это. Будет интересно — один нью-джерсийский день. Согласна?

— Еще бы! Не выношу чернослив и овсянку, но все равно их заглотаю.

— Я тоже не выношу, но уверена, что теперь, через двадцать пять лет, они покажутся мне очень вкусными.

— Почему?

— Потому что теперь я счастлива.

— А разве тогда ты не была счастливой?

— Ох, нет, Лягушонок.

Мама Девочка позвонила и заказала завтрак, и попросила девушку, которая принимала заказы, прислать вместе с завтраком утренние газеты.

— Мне немного страшно посмотреть на них, — сказала она.

— Почему?

— А вдруг бедная Глэдис и бедный Хобарт заполнили все первые полосы.

Привезли завтрак, и Мама Девочка взяла «Миррор» и быстро ее пролистала, а потом отложила в сторону и села.

— Слава богу, — сказала она, — в «Миррор» нет ничего, а если ничего нет в «Миррор», то ничего нет и в остальных. Ну а теперь давай будем есть наш нью-джерсийский завтрак.

Начали мы, конечно, с чернослива, и оказалось, что он совсем не плохой, а, пожалуй, даже и хороший. Было приятно выбирать косточку из мякоти и пробовать ее на вкус, перед тем как выпустить изо рта обратно в ложку. В овсянку мы добавили сахару и сливок, и тоже оказалось неплохо.

— О, до чего же я не любила их раньше, — сказала Мама Девочка, — но теперь все прошло, и для меня это просто еда. А для тебя, Лягушонок?

— Не могу сказать, чтобы я была от них без ума, но и не скажу, что они мне противны.

Завтрак был приятный, и когда мы покончили с ним, еще не было и восьми часов и впереди нас ждал еще большой новый счастливый день.

В четверг мы ездили на Кони-Айленд, в пятницу — в Нью-Джерси, в субботу — в Коннектикут, а в воскресенье разъезжали по Манхэттену, потому что завтра был понедельник.

Эти дни прошли очень интересно. Мы говорили с Мамой Девочкой обо всем, а всё — это всегда была пьеса.

В понедельник в шесть утра зазвонил телефон, и мы встали и приступили к работе. Мы погуляли в парке, позавтракали в кафе «Пьера», поднялись к себе в номер и повторили каждая свою роль. В восемь утра позвонила мисс Крэншоу и позвала нас пройтись с ней пешком до конторы Майка, и мы пошли.

Мы думали, что будем первые, а оказались последними, хотя было только полдевятого, а начать должны были в девять.

Все сидели вокруг большого стола, который Майк Макклэтчи выдвинул заранее на середину комнаты.

— Я рад, что мы все уже здесь, и так рано, — сказал Майк, — потому что, как мне кажется, нам неплохо было бы прослушать магнитофонную запись музыки, сделанную Оскаром Бейли. Сразу после этого начнем читать.

Майк кивнул Оскару, и Оскар сказал:

— Я говорил с композитором по телефону о музыке и инструментах. В оркестр войдут фортепьяно, скрипка, труба, ударные, банджо, гобой, электрический орган, ксилофон и разные игрушечные инструменты. Некоторые указаны самим композитором, на некоторых мы согласились по ходу разговора. Еще мы собирались использовать человеческие голоса, мужские и женские, более в криках, чем в пении, но голоса, как хотел, я найти не смог. Это не совсем та музыка, которая будет звучать на нашем первом спектакле, но это начало, и, по-моему, учитывая все обстоятельства, начало совсем не плохое.

Оскар включил магнитофон, и мы услышали музыку моего отца, только теперь ее играл не один рояль, а целый оркестр. По-моему, Оскар не из тех, которые любят хвалиться, потому что музыка, звучавшая так красиво, когда он в тот раз играл ее на рояле, теперь стала еще красивее, а иногда была такая смешная, что невозможно было удержаться от хохота.

Когда музыка кончилась, все захлопали, а Майк обнял Оскара и сказал:

— Спасибо, Оскар. Из всего, что мне доводилось слышать, эта музыка — лучшая в своем роде.

— Какие части мы выпустим? — спросил Оскар.

— Посмотрим. А сейчас — за работу.

Оскар пошел к двери, но Майк сказал:

— Не уходи, Оскар, я хочу, чтобы ты был на этом первом чтении. Потом труппа может идти на ланч, а в это время мы, остальные, обсудим наши проблемы.

Майк нажал кнопку, и вошла Хелен Гомес.

— Хелен, — сказал он, — пожалуйста, проследите, чтобы нас не прерывали, пока я не скажу, что можно. Может быть, пройдет два часа, а может быть — три.

Хелен кивнула и улыбнулась, и вышла, закрыв за собой дверь.

Майк быстро представил всех друг другу, а потом попросил Эмерсона Талли сказать несколько слов. Эмерсон сказал:

— Это пьеса. Пока это пьеса в рукописи. Мы собираемся сделать из нее пьесу на сцене. Наш первый спектакль состоится в Форрестовском зале в Филадельфии через две или три недели — в зависимости от нашего везения и всего прочего. Так давайте прочтем ее.

Все, в том числе невысокий толстяк по имени Джо Трэпп, художник по декорациям и костюмам, сидели, и перед каждым лежал экземпляр пьесы.

Эмерсон сказал:

— Я прочту действующих лиц и описание.

Он посмотрел на свои часы и начал читать. Было полдесятого.

Следующей была моя очередь. Стало тихо-тихо, и, по-моему, я читала так хорошо, как не читала никогда до этого, но ведь свою роль я знала наизусть. Если бы я не знала ее, то не смогла бы говорить так бойко свои слова, потому что вообще читаю я медленно.

Дальше была очередь старика, девочкиного дедушки из пьесы. У него был глубокий голос и очень приятная манера говорить. За ним читала девушка по имени Агнес Хоган.

Наконец пришла очередь Мамы Девочки. Она читала очень хорошо, но я чувствовала, что она немножко волнуется, потому что я слышала много раз, как то же самое она читала много лучше.