дома № 5 по переулку. Это типологическое строение 1800-1810-годов — мощное, достаточно высокое, хотя и одноэтажное, с масштабными сводчатыми подвалами в цокольном этаже. Как ни удивительно, но аналогичные сооружения можно и сегодня обнаружить в историческом центре — например, дом Ф. М. де Рибаса в Малом переулке (знаменитое кафе «Зося»). То есть первичный дом Шостаков, купленный Кокленом и Шарпантье, можно буквально потрогать руками! Впрочем, в перестроенном виде частично сохранился и первичный дом по Преображенской (ныне № 12, правый, двухэтажный).

Коклен далеко не сразу получил купленные строения в единоличное владение: так, в архивном перечне домовладельцев на 1832 год они по-прежнему числятся за «Кокленом и Шарпантье». Однако в одной из архивных описей от 25 июня 1833 года «француз Коклен» как будто упоминается уже единоличным владельцем. Архивный документ от 2 сентября того же года однозначно подтверждает это предположение. В рапорте Одесскому строительному комитету архитектор Ф. Боффо сообщает: «Составленный мною по просьбе французского подданного Варфоломея Коклена план на построение дома на месте, состоящем в г. Одессе, в 1-й части, под № 732-м, принадлежащем к существующему уже на оном одноэтажному дому ему принадлежащему, при сем оному комитету в три экземпляра на утверждение имею честь представить». Тут же прилагается и сказанный план дома Коклена.

Дела его — уже как ведущего, остро востребованного эксклюзивного мебельщика — быстро пошли в гору на фоне строительного бума, когда, в соответствии с предписаниями Строительного комитета, по центральным улицам вообще запретили строить одноэтажные дома. Коклен делал мебель на заказ не только для горожан, но и для всего южного региона, используя экзотические породы дерева. Изготовленные им секретеры, комоды, столы, серванты, вешалки украшали собой как дома и виллы одесских аристократов и буржуа, так и барские особняки в глубинке.

Вернемся к нашей Ришельевской — средоточии мебельных магазинов, устроенных по европейскому образцу. В середине 1830-х в Одессе насчитывалось около десятка значимых мебельных заведений. Половина из них обслуживала непритязательное патриархальное купечество и мещанство, тяготевшее к Старому базару, Александровскому проспекту и их орбите. Когда продвинутая, как нынче говорят, молодежь говорила о ретроградах, то именовала их «староба-зарцами», сама же предпочитала магазины с французскими и итальянскими вывесками по Ришельевской, а впоследствии и по Дерибасовской. Там и находились новомодные мебельные салоны — немцев Мальмана (семейство известного впоследствии художника), братьев Стаппельберг, Фридланда: все три по Ришельевской, причем первого — в собственном доме, Геммерле — на Дерибасовской, где был «Дом книги». По этой причине Коклен много лет арендовал дом известнейшего в городе греческого семейства Карузо, стена в стену с Мальманом (снова не убоялся, на этот раз конкурента), на углу Почтовой (на этом месте построен дом, где жили Бабели — тоже отец и сын).

Многие годы Варфоломей Коклен — неоспоримо первый из одесских мебельщиков. В любом реестре или справочнике, вопреки алфавитному порядку, он всегда возглавляет список. Когда в 1837 году Воронцов ожидал визита императорской четы, то специально устроил первую в городе и регионе художественно-промышленную выставку, на которой экспонировались изделия и продукция лучших мастеров своего дела — ювелиров, художников, ремесленников, сельских хозяев. Организована она была в самом представительном и обширном тогда доме Крамаревых (на месте коего гораздо позднее возвели «Пассаж»). Так вот Коклен в числе лучших из лучших удостоился чести представлять здешних мебельщиков императору Николаю Павловичу, его августейшей супруге и многим другим высокопоставленным лицам. В те же годы в его салоне были широко представлены фортепьяно известных зарубежных фирм, которые он отдавал и в арендное пользование. Как раз в 1837-м у «мебельщика Коклена» приобрели «для залы Одесской Биржи два канделябра за 350 рублей». В документах из соответствующего архивного дела есть его автограф: Coquelin. Он принимал и другое участие в меблировке этого значимого общественного здания.

Ещё один немаловажный эпизод. Когда в начале 1840-х годов упоминавшееся выше плац-парадное место назначили под застройку «красными лавками», Варфоломей Коклен в числе первых застройщиков подал прошение об отводе ему места. Будущий Пале-Рояль планировался как элитарный торговый центр взамен патриархальных Гостиных (Красных) рядов на Александровском проспекте близ Старого базара, функционировавших с конца XVIII столетия меж Троицкой и Почтовой улицами. Красным товаром называли не только высококачественную мануфактуру, но и в целом предметы роскоши — ювелирные изделия, так называемые военно-офицерские и церковные вещи, галантерею, оптику, лампы, эстампы, мебель, столовое белье, фарфор, фаянс и проч. Пале-Рояль себя оправдал, а затем возникли более современные торговые центры — Дом Вагнера, «Пассаж», «Малый Пассаж» (где теперь «Ирландский паб»). В архивном деле о «красных лавках» имеются подлинные автографы В. Коклена.

В начале 1840-х годов, когда Софиевская улица и начало Преображенской, выражаясь языком современных риэлтеров, обрели статус «тихого центра», где обитал весь местный нобилитет (княжна Кантакузин, барон Рено, генеральша Арсеньева, графиня Нарышкина, семейства Скаржинских, Кирьяковых, Кумбари, Дитерихс, Мещерских и др.), Коклен мог позволить себе перенести заведение с Ришельевской в собственный магазин по Преображенской. Согласно ведомости на 1848 год дом (жилой и флигель по переулку) плюс магазин оценены в 11.020 рублей. Это немало. Для сравнения: сохранившийся с тех пор дом Прокопеуса («Два Карла») оценен в 15.000 рублей. Множество из находившихся тогда в самых престижных местах зданий оценено в два-три раза ниже.

В ходе подготовки монографии об истории Старого городского кладбища, я тщательно отбирал в ретроспективных СМИ ранние некрологи. В середине позапрошлого века они были ещё относительной редкостью: поминали в основном людей служивых, а некрологи, помещённые за плату, только-только начинали входить в обиход. Неудивительно, что сообщений о смерти Коклена не нашлось. Однако это не помешало довольно точно датировать его кончину по косвенным данным. Как уже было сказано, он ещё упоминается в ведомости владельцев недвижимости на 1848 год, составленной, очевидно, в 1847-м или немного ранее. Кроме того, числится в реестре одесских мебельщиков, составленной не позднее 1 сентября 1847 года, то есть наверняка ещё жив. С другой стороны, его уже нет в перечне мебельщиков, составленном не позже 4 августа 1848 года. Вот хронологические рамки, вмещающие его кончину.

Приняв это во внимание и сообразуясь с накопленным опытом, я пришел к выводу о том, что наследник должен был как-то распорядиться оказавшимся в его распоряжении товаром, в первую очередь, мебелью. Если так, то должна была последовать, как это практиковалось, большая распродажа из отцовского салона. Тогда, в свою очередь, надо искать синхронные газетные объявления об этом коммерческом мероприятии. Мне и в голову не могло придти, что сын покойного, Фёдор (Фредерик) Коклен, известный нам как блестящий архитектор, мог поступить иначе, а именно продолжить дело