Никто не шевельнул и мускулом.

— В таком случае решено. Вольно. — Я быстренько рассказал им о своей службе в армии и карьере в полиции, упомянул о том, какими боевыми искусствами владею, и завершил речь так: — Я тренируюсь не ради трофеев или забавы. Я боец и должен побеждать в любой схватке. В правила не верю. Если хотите честной драки, вступайте в боксерский клуб. И еще не верю в пользу смерти за свою страну и разделяю мнение генерала Паттона, полагавшего, что надо заставить противника умереть за свою. У кого-нибудь есть возражения?

— Ур-ра, — пробормотал Сержант Скала. Прозвучало несколько похоже на «меня не колышет» из рейнджерского сленга.

— Вы действительно можете оказаться на задании не позднее завтрашнего дня. У нас нет времени на мужскую дружбу, на долгие вечера у лагерного костра и песни под губную гармошку. Нас призвали, чтобы мы шли в бой в первых рядах. Наша цель — тайно проникнуть на объект, но если будет дан приказ убивать, мешкать не станем. В конце концов, кто должен дрожать? Ведь когда мы на взводе, джентльмены, то сами способны напугать кого угодно, и пусть эти дохлые ублюдки боятся нас, потому что, видит бог, рано или поздно мы их изничтожим. Не отметелим, не попытаемся задержать — просто перебьем. Я все сказал.

Шагнув в сторону, я остановился перед Сержантом Скалой. Его темная кожа была испещрена шрамами, старыми и свежими.

— Имя и звание.

— Старший сержант Брэдли Симс, рейнджер армии США, сэр.

Сэр. К этому еще надо попривыкнуть.

— Ладно, Старший, для чего ты здесь?

— Чтобы служить своей стране, сэр. — Он обладал типичным сержантским умением смотреть сквозь офицера.

— Нечего целовать мне задницу. Для чего ты здесь?

Теперь он взглянул прямо на меня, и его темно-карие глаза блеснули.

— Пять лет назад я ушел с действующей службы, чтобы стать тренером в лагере «Меррилл». Пока я был там, моего сына Генри убили в Ираке на третий день войны. За шесть дней до его девятнадцатилетия. — Он помолчал. — Моя дочь Моника потеряла в Багдаде обе ноги на прошлое Рождество, когда под ее машиной взорвалась бомба. У меня больше нет детей, которые пойдут сражаться. Я должен разобраться с этим сам.

— Из мести?

— Мой племянник заканчивает школу. Хочет пойти в армию. Это его право, но, может, я хотя бы сокращу количество опасностей, с какими он столкнется.

Я кивнул и перешел к следующему. Лицо Со Шрамом.

— Имя и звание.

— Младший лейтенант Оливер Браун, армия США.

— Где служил?

— Две командировки в Ирак, одна в Афганистан.

— Операции?

— Был на перевале Дебекка.

Я слышал по Си-эн-эн, как эту битву, одну из самых крупных в ходе второй войны в Ираке, генерал называл «кузницей героев», однако же в главных выпусках новостей о ней едва упоминали.

— Войска особого назначения?

Он кивнул. Он сделал это правильно, просто констатируя факт, а не раздуваясь от гордости. Мне понравилось.

— Оттуда шрам?

— Нет, сэр, это отец оставил, когда мне было еще шестнадцать. — Он в первый раз за все время не смотрел мне в глаза.

Я двинулся дальше. Весельчак.

— Рассказывай, — велел я.

— Главный корабельный старшина Сэмюель Тайлер. Военно-морские силы США. Друзья зовут меня Скип, сэр.

— Почему?

Он заморгал.

— Детское прозвище, сэр.

— Дай-ка угадаю. Твой отец был капитаном, а тебя называли маленьким шкипером.

Он залился багровым румянцем. Я попал в точку.

— «Морские котики»?

— Нет, сэр. Смылся от них на «адской неделе».[16]

— Почему?

— Сказали, я слишком высокий и тяжелый, чтобы стать «котиком».

— Так и есть. — Потом я бросил ему кость: — Но сомневаюсь, что тебе придется совершать долгие заплывы. Мне нужны парни, которые бьют жестко, бьют быстро и бьют последними. Это ты сможешь?

— Да, черт возьми, — сказал он и прибавил: — Сэр.

Я посмотрел на последнего в ряду. Зеленый Великан.

Он возвышался на несколько дюймов над моей головой. Массивные грудь и плечи, тонкая талия. Но, несмотря на свои двести шестьдесят фунтов, он производил впечатление человека стремительного, а не громоздкого. Не то что Человек-Обезьяна. Половина лица у него все еще была красной и заплывшей там, где я его ударил.

— Рассказывай.

— Банни Рэббит, разведка корпуса морской пехоты, сэр.

Я изумился.

— Думаешь, это обалденно смешно?

— Нет, сэр. Моя фамилия Рэббит. Меня называют Банни.

Он помолчал.

— Все еще хуже, сэр. Мое имя Харви.[17]

Остальные парни пытались сдержаться, надо отдать им должное, но все до единого раскололись.

— Сынок, — проговорил Симс, — твои родители что, тебя ненавидели?

— Да, Старший, похоже на правду.

И тогда я тоже заржал.

Себастьян Голь.

Гостиница «Иштар», Багдад.

Четырьмя днями раньше

Столько частей плана уже было запущено в действие, и все шло прекрасно. Голь с Тойзом, вместе или порознь, всегда оказывались в нужном месте в нужный момент, лично наблюдая за самыми критичными фазами, причем их бурная деятельность скорее напоминала прогулку по летнему саду. Никто — и уж точно ни один из военных — не передвигался по Ближнему Востоку с такой легкостью, с какой это проделывал Голь. Даже на послов налагалось в пять раз больше ограничений, чем на него. Впрочем, неудивительно — он представлял собой нечто совершенно особенное. Себастьян Голь являлся единственным крупным спонсором — по части финансовой помощи и материалов — Красного Креста, Всемирной организации здравоохранения и полдюжины прочих гуманитарных организаций. Он вложил в каждую из них десятки миллионов. Если бы Голь заявил, что помог облегчить страдания большего числа страждущих и спасти больше жизней, чем любой другой человек в этом полушарии, его трудно было бы опровергнуть. Без всякой правительственной поддержки за спиной, без армии, без политических программ, Голь через «Ген2000» и другие свои компании сумел искоренить восемнадцать патогенных вирусов, включая новую форму речной слепоты, мутировавший штамм холеры и два различных вида туберкулеза. Его выступление на саммите ВОЗ в Осло сначала звучало просто красиво, но затем многие усмотрели в нем программу международной независимой организации здравоохранения: «Главное — человек. Всегда. Политика и религия, какое бы значение ни имели, всегда будут на втором месте. Если мы не объединим усилия, защищая жизнь, не будем ценить и оберегать ее, тогда все, за что мы боремся, ничего не стоит».