— Значит, отдых удался? Вы прелестно выглядите. Зеленое вам страшно идет. Как работа? Удалось ли собрать… э-э-э, материал?

Констанция посерьезнела, но не настолько, чтобы превратиться в прежнюю Зануду Шелтон.

— Удалось. Правда, не совсем так, как я думала. Честно говоря, работа приобрела совсем другой вид.

— Вы переписали реферат?

— О да.

— В этом не было такой уж необходимости. Многое там спорно, но вполне достойно обсуждения и…

Констанция шагнула ближе, и на профессора повеяло ароматом тропических цветов.

— Профессор, давайте говорить откровенно. Моя работа — это чушь и полная ахинея.

— Я… мисс Шелтон…

— Набор псевдонаучных терминов. Ерунда. Ухо от селедки. Ее было необходимо переписать, как же иначе. Я принесла новый вариант. Он немного меньше по объему, зато всеобъемлющ, уж простите мою самоуверенность.

Она положила перед профессором переплетенный в хорошую кожу том. Встала, поправила волосы, улыбнулась.

— Вы прочтете его без меня, а я хочу сказать вам только одно. Спасибо вам. Вы даже не представляете, ЧТО вы для меня сделали.

— Дорогая девочка, у нас с вами впереди еще целая научная жизнь, рано меня благодарить.

— Нет, профессор Малколм. Самое время. Это мой последний труд. Я собираюсь уехать из Канады, заняться практикой.

— Но диплом…

— Возможно, это не самое главное. Наверняка не самое главное. Гораздо важнее то, что я поняла и узнала, пока работала над ним. Спасибо вам. И до свидания.

Она повернулась и вышла из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь. Некоторое время профессор Малколм молчал, потом перевел взгляд на Джейн Смит. Она улыбалась, глядя на закрытую дверь.

— Джейн! Вы что-нибудь понимаете?

— Да. Вы — гений.

— Ах, да оставьте вы, ради Бога! Что она выдумала! Вы же уже начали рассылку.

— Всего два экземпляра. И послала только вчера. Позвоню, предупрежу. Будете читать сейчас?

— Да, разумеется! Не соединяйте меня ни с кем.

Джейн Смит успела только вернуться на свое место в приемной, как голос профессора раздался вновь.

— Джейн! Идите-ка сюда.

Она подошла, заглянула через плечо. На титульном листе красивым четким почерком было выведено:

«Петрарка. Данте. Шекспир. Сонеты» Профессор растерянно перелистывал страницы.

— Джейн, она переписала их от руки. Прекрасный, кстати, почерк. Что это значит, вы мне можете объяснить?

— Могу. Но не буду.

— Почему?

— Знаете, что сказала мне моя невестка? Жизнь, любовь и страсть не терпят теории.

Констанция вышла из профессорского корпуса, огляделась по сторонам и радостно замахала рукой группе студентов. В группе преобладали юноши, но несомненным украшением коллектива служила Роксана Жилье, вся в белом и голубом, на высоченных шпильках и с умопомрачительным маникюром.

— Конни! Как ты быстро. Мы уже хотели подождать тебя в кафе.

— Секундное дело. Я же говорила.

— Не могу поверить. Ты серьезно забрала документы?

— Формально — нет, но вообще-то да. Профессору пока говорить не стала, уж больно хорошо все получилось.

— Он обалдел?

— Рокси, ты же филолог!

— Но он обалдел?

— Да.

— Отлично! Ну что, можем ехать? Мальчики, кто везет нас с Конни?

Студенты загалдели, вспыхнула шутливая перебранка, а потом Рокси недовольно нахмурилась.

— У меня от жары, что ли? Что это жужжит?

Все замолчали, прислушиваясь. Конни неожиданно побледнела, а потом сразу заалелась, как маков цвет. Тонкие пальцы одной руки стиснули ремешок сумочки, вторую руку девушка прижала к животу…

Все с удивлением оглядывались, а потом кто-то из парней изумленно вскинул руку, указывая в небо:

— Вот это да! Жужжит-то эта штука! Кто это может быть?

И тогда Конни произнесла отчетливо и нежно, словно впав в некий транс:

— Не обращайте внимания, джентльмены. Это мой друг. Ричард Джордан.

Белый четырехместный «дуглас-дакота» лихо приземлился на газоне университета. Открылась дверь, и огненно-рыжий парень легко и упруго спрыгнул на землю.

— Экипаж нашего лайнера приветствует тебя, мисс Шелтон! Летим?

… Потом Роксана Жилье клялась и божилась, что Конни не просто побежала навстречу рыжему парню. Она полетела, не касаясь ногами травы, раскинув руки, смеясь и плача одновременно, повторяя, как безумная, только одну фразу:

— Господи, как же это просто… любить!

Океан накатывает волны на белый песчаный берег. Цветы лениво роняют лепестки. Какая разница — ведь завтра расцветут новые, еще краше и лучше.

Изумрудная зелень соперничает с бирюзой небес.

Белое облачко пролетело — и растаяло в синеве. Стонут чайки. Где-то слышен смех, чуть дальше — музыка. Тихо. Жарко. Спокойно.

В белом песке копошится голый коричневый человечек. Он очень мал, у него толстые ручки и ножки, а на головенке золотистый пух. Человечек занят наиважнейшим делом — он строит стену, перед которой должен отступить океан.

Океан смеется тихонько, плещет лазурной рукой, и стена превращается в равнину, но это нисколько не расстраивает человечка. Он смеется и грозит океану пальцем.

Чуть поодаль на песке сидит женщина. У нее голубые как небо глаза, она очень красива, босонога и беременна. На руках у нее спит дитя.

Женщина сидит и ждет, когда из синевы вынырнет серебристая птица. Сделает круг над белоснежным пляжем, махнет крылом и пойдет вниз. Тогда женщина осторожно встанет и пойдет птице навстречу, а коричневый от загара человечек забудет про стену и океан и понесется впереди, радостно лопоча что-то на своем языке, который понятен только ему — и красивой женщине.

И им навстречу шагнет улыбающийся мужчина, подхватит на руки человечка, закружит его, а потом подойдет к женщине, склонится перед ней и поцелует: сначала дитя, спящее на руках, потом — дитя, спящее в материнском лоне, а потом и свою женщину.

Это так просто — возвращаться туда, где тебя любят и ждут… Это так просто…

Так просто, что невозможно объяснить. Да и не нужно.

Мужчина обнимет свою женщину, вскинет на плечо голого человечка, и они пойдут по белоснежному песку туда, где дом, где тепло и покой, где не нужно объяснять и доказывать, нужно просто быть.

И океан будет все так же греметь прибоем, а цветы — ронять свои лепестки, и звезды зажгутся, родятся другие дети, и другая женщина всхлипнет от счастья, сцеловывая соленые брызги с плеча своего мужчины: