– Ты красиво выглядишь, – хмыкнул Мурад. – Друг, спасая жизнь друга, рисковал своей не задумываясь.

– Зато эта схема все объясняет. И ты, кстати, тоже не полный урод при таком раскладе…

– А на самом деле полный?

– Ну, Мурад, не надо придираться к словам. Пожалуйста. Я нервничаю, ты нервничаешь, мы все на пределе. Если в целом ты согласен, давай обсосем детали.

– Ну давай обсосем.

– Нож мой, но им открывали консервы, поэтому он просто лежал на земле, и ты за него схватился как за первое попавшееся орудие защиты. Была бы под рукой палка или лопата, схватился бы за палку или лопату. Но по случайности под рукой оказался нож. Алкоголя в крови у Сереги много, табельное оружие он потащил на природу непонятно зачем – это работает против него. Теперь нужно придумать и заучить его оскорбления в твой адрес и в адрес Инары, нас будут допрашивать отдельно, и мы должны говорить одно и то же.

– Да ладно, – почему-то смутился Мурад, – ну оскорбления и оскорбления. И так понятно.

– Не понятно, – настаивал Замятин. – Оскорбления должны быть такие, чтобы было ясно сразу: смолчать в ответ на такое нормальный человек не может. Серега был мент, значит, об иронии и тонких намеках нужно забыть.

– Ну матерился он.

– Как именно?

– Как все.

– Слова, выражения, конкретно, – потребовал Замятин.

– Сам придумывай.

– Хорошо. Инара, можешь закрыть уши, если хочешь, конечно. – Он снова чувствовал себя на коне. Лидер, вожак молодежи, умелый организатор культурно-массового мероприятия. – Думаю, он назвал тебя пидором. Или лучше гондоном. Нет, все-таки пидором. И поскольку ты у нас осетин, пусть будет узкоглазый пидор или черножопый. С Инары хватит бляди…

Он как будто издевался. Вкладывал в уста Сергея слова, которые тот никогда бы не решился произнести. Мурад готов был взорваться в любую секунду, и, возможно, случилась бы еще одна драка и еще один труп. Но Замятин, уловив настроение, тут же исправился:

– А меня он как раз обозвал гондоном, причем комсомолистским и долбоебом. Теперь занимаем свои места и пройдем все шаг за шагом несколько раз, чтобы хорошенько запомнить.

Они топтались вокруг тела Сергея, воспроизводя придуманные удары, падения и прыжки, пока наконец не заучили все наизусть.

– А я что в это время делала? – спросила Инара. – Сидела и смотрела, как вы друг друга калечите?

– Ну в принципе так оно и было, – ехидно заметил Замятин. – Но ментам лучше сказать, что Серега тебе первой начал угрожать и даже дал пощечину или ты ему и ты, короче, убежала в лес. Хотела позвать на помощь, а вокруг темно, страшно, ты вернулась, а уже все. Поздно.

– А когда он меня пистолетом по голове ударил, что даже ссадины не осталось? – поинтересовался Мурад.

– Должна была остаться, нужно тебя ударить.

– Ну так ударь.

– Я не могу. – Замятин покосился на пистолет, лежавший около тела Сергея, и отступил на шаг назад. – Я не могу ударить человека…

– А Серега, значит, был не человек? – возмутился Мурад. – Его ты мог ударить?!

Замятин опять мгновенно скис и сник:

– Нет, пусть лучше Инара! Она все равно ни черта не делает. Пусть она.

– Сволочь! – Мурад схватил его за грудки и слегка приподнял. – Я тебе твою схему сейчас в задницу засуну! Вместе лес пилить поедем. Будешь там комсоргом колонии и первым петухом в бараке. Хочешь? – Он отшвырнул Замятина и, развернувшись, пошагал прочь. – Ариведерчи.

– Ну подожди, Мурад. – Замятин достал платок и, обмотав им руку, осторожно поднял пистолет. – Я попробую.

Мурад остановился, подождал, пока Замятин подойдет, наклонил голову:

– В глаз не попади.

Замятин, держа пистолет за ствол, стукнул его по лбу, даже не оцарапав кожу.

– Сильнее, – потребовал Мурад.

Замятин повторил попытку, но с тем же результатом.

Мурад отобрал у него пистолет и, презрительно сплюнув, ударил себя сам. Тонкая струйка крови потекла из-под волос к брови.

– Верни на место, – распорядился он, отдавая оружие. Потом, измазав лицо и одежду землей, разорвал куртку. – Теперь уже точно пошли сдаваться.

По дороге в Веледниково Турецкий регулярно поглядывал в зеркало заднего вида, но бежевая «пятерка» так и не появилась. Если повезет, участковый с шурином сегодня тоже не станут гулять вокруг пожарища и путаться под ногами.

Машину Турецкий загнал во двор, подальше от посторонних глаз, а обследование территории начал с ворот и забора. Периметр нигде не нарушен, замки на калитке и воротах не взламывали, грязных следов шин на бетонной дорожке как минимум три-четыре комплекта, без экспертов-криминалистов разобраться, кто и когда подъезжал, невозможно.

Теперь дом.

Внутри деревянный, снаружи обложенный кирпичом, веранда полностью деревянная, наверняка построен еще при социализме. Гигантоманией Шестов, похоже, не страдал, мог бы снести и построить трехэтажный дворец, но не снес и не построил.

Веранда выгорела солидно, от обеденного стола остался черный скелет, в холодильнике сгорело все, что могло сгореть, и он просто развалился на части, электроплитка обуглилась, дверь, рамы и потолок грозили обрушиться в любой момент. Войти здесь Турецкий не решился, хватит с этой дачи и одного трупа.

Он обошел дом. Боковые стены глухие, на задней – два окна. Одно разбито и распахнуто настежь, под ним деревянный ящик. Видимо, через это окно Емельянов, или как его там, вытаскивал уже мертвого Шестова. Турецкий примерился и понял, что с одним ящиком, не испачкавшись, в комнату не влезть. И так уже руки в саже, а на ботинках целые платформы из грязи. Он подкатил к подоконнику железную бочку, поскольку ничего лучшего найти не смог, и, приспособив ящик в качестве ступеньки, стал карабкаться наверх.

Конечно же бочка зашаталась в самый неподходящий момент. Турецкий схватился за воздух, но поймал свисающий с крыши антенный кабель. Кабель оборвался и свалился «важняку» на голову. Испугавшись, что за кабелем последует антенна, он кубарем влетел в комнату и в результате измазался как черт.

В комнате, конечно, царил разгром, но вызван он был не столько пожаром, сколько его тушителями. Пол с грязными потеками (Скрыпник был прав, ковра действительно нет), все еще сырые обои. Диван, на котором умер Шестов, совершенно не пострадал, и вообще, мебель хоть и испачкана, но в большинстве своем цела. Турецкий планомерно обследовал стены, письменный стол и доски пола – никаких тайников. Заглянул в шкаф: куртка, туфли, резиновые сапоги, удочка в чехле, тоже никаких секретов. На шкафу комнатная антенна. Зачем тогда та, что на крыше? В телевизор вставлена именно комнатная. Втащил кабель внутрь сквозь дырочку в раме, обрезан аккуратно, зачем тогда заброшен на крышу? Если антенной не пользовались, убрали бы совсем. Или это местные пожарники оборвали, а потом обратно закинули?