Мы сели в «бронко», шериф развернулся на сто восемьдесят градусов и поехал мимо центра городка по той же дороге, что раньше его сестра. Дорога привела нас к разбросанным домам, по большей части панельным, и поставленным на блоки трейлерам.

Никого в пределах видимости, но Карденас ехал медленно, постоянно осматриваясь, как обычно делают копы.

— Ну, — сказал он, — какие-нибудь идеи после осмотра места преступления?

— Только насколько это было легко сделать, особенно в темноте.

— Почему?

— Убийца мог войти в любую дверь и выйти сзади. Были ли какие-нибудь предположения насчет того, кто был главной целью?

— Вы имеете в виду, Брайт или Тран? Ничего такого не слышал. Я вообще-то предполагал, что скорее всего Брайт, потому что незнакомец был белым, не азиатом, а большинство психов убивают людей своей расы. Но возможно, я ошибаюсь.

— Не знаете, почему Вики сюда переехала?

Он улыбнулся:

— Вы хотите сказать: каким образом из всех забытых Богом мест она выбрала «Оджос негрос»? Не могу сказать. У нас иногда бывают иммигранты, в основном испанцы. Учитывая большое количество ранчо и виноградников в округе, это идеальное место для того, кто готов тяжело работать и не хочет, чтобы к нему слишком внимательно присматривались.

— Кто присматривайся?

— Например, Служба иммиграции и натурализации. Возьмите для примера Рамирезов. Когда они сюда приехали, то едва разговаривали по-английски, но разве кто-нибудь поинтересовался их визами из Сальвадора или еще откуда-нибудь? Рамирезы очень хорошо стригут, и все счастливы, что они сюда приехали. — Он провел ладонью по лысой голове. — Хотя меня экспертом не назовешь.

Он легко повернул рулевое колесо, проехал вверх по твердой грунтовой дорожке и показал довольно большой трейлер далеко от дороги, перед которым бурно разрослись сорняки.

— Это владения миссис Уэмбли, а вот и она собственной персоной — глазки горят, хвост распушен.

Трейлер стоял в тени алюминиевого навеса. Когда мы подъехали ближе, круглое розовое существо в кресле подняло голову. Мы еще находились на расстоянии футов в десять, но рот на пухлом, клубничного цвета лице уже открылся и рука замахала журналом:

— Прибавь прыти, Джордж! Ты же тут закон, никто тебя не оштрафует.

— Не хотел бы взрыхлять вашу дорожку, миссис Уэмбли, — покачал головой Карденас.

— Взрыхляй сколько влезет, — ухмыльнулась старуха. — Может, что-нибудь вырастет.

Мы остановились и пробрались сквозь сорняки. Миссис Уэмбли осталась в своем кресле. Розовая теплая рубашка с надписью «Лас-Вегас! Море удовольствий» была как раз в тон ее лица. Массивные бедра едва помещались в серые спортивные брюки, ноги не доставали до досок пола террасы, а остальное тело еле вмещалось в кресло.

Когда Карденас начал представлять нас, она перебила его, одарив меня беззубой улыбкой.

— Я Мэвис. Мисси была моя свекровь, а вспоминать нам ее не стоит, чтобы не портить себе настроение.

Пухлые пальцы схватили мою руку и крепко сжали.

— Ты очень милый, — сказала она.

— Спасибо, мэм.

— Джордж тоже милый. Именно потому я делаю все, чтобы эти звери меня навещали, — тогда я смогу призвать на помощь моего рыцаря в доспехах цвета хаки… На этот раз ты послал свою сестру, Джордж. У меня что, плохо пахнет изо рта?

— У Рикки было время…

— Шучу, Галахад! Ты такой серьезный. Теперь скажи мне: этот койот был ужасным? Такие острые зубы… Где она его выпустила?

— Достаточно далеко.

— Мне кажется, ей не нравится, что я постоянно тебе звоню.

Она пригладила завитые седые волосы и ущипнула себя за нос картошкой. Щеки ее, гладкие, как у ребенка, сияли — жир всегда успешно борется с морщинами.

— Да ничего подобного, — возразил Карденас.

— Точно тебе говорю, — настаивала Мэвис Уэмбли, поглаживая подлокотник своего тропа, обтянутого сине-белой тканью. Вся остальная мебель на террасе была либо пластиковая, либо алюминиевая.

— Новая обивка? — полюбопытствовал Карденас.

Миссис Уэмбли хлопнула журналом по полной коленке.

— Нравится?

— Очень мило.

— «Поттери Барн», Джордж. Обожаю эти каталоги! Весь мир тебе открывается. Особенно удобно, если живешь в метрополисе, подобном этому.

Еще один хлопок журналом. «Нью-йоркер».

— Не знал, что вы подписываетесь, — заметил шериф.

— Ничего подобного, — возразила старуха. — Они мне посылают эти специальные предложения. Первые четыре месяца бесплатно, затем ты можешь отказаться, платить не нужно. Я хотела было отказаться, но теперь засомневалась. Очень они уж все затягивают. Не делай так, Джордж, когда будешь писать свою книгу. Главное — общаться, а не поучать. Но у них попадаются интересные отрывки. В этом номере есть рассказ о нью-йоркском еврее, который шил шубы для негритянских рэперов. Все эти крики насчет жестокого обращения с животными — а он продолжает шить меховые шубы. Крепкий орешек.

Карденас сказал:

— Перестаньте оставлять еду открытой, Мэвис, и мы сможем послать ему целую кучу шкур.

— Шубка для рэперов из славных маленьких койотов! — Она хихикнула. — Вот будет забавно. Кто твой милый приятель? Еще один полицейский или писатель?

— Он психиатр, Мэвис.

Старуха уставилась на меня:

— Знавала я людей, кому могла понадобиться помощь кого-нибудь из них. Например, мою свекровь. Что привело тебя сюда?

— Я расследую убийство Леоноры Брайт и Вики…

— Тран. Что ж, ты пришел куда следует, потому что я знаю, кто это сделал.

Карденас подтянул брюки, и пистолет в его кобуре закачался.

— В самом деле?

— В самом деле, Джордж. И я сказала об этом Уэнделлу Сэлми в самом начале, только он не сделал никаких выводов. — Она повернулась ко мне: — У него была хроническая депрессия, у нашего шерифа. Еще он был ленивее тех, кто обманом получает пособие, и всегда в дурном настроении, а ходил с опущенными глазами, как будто все, что стоило найти, лежит на земле.

Она обмахнулась журналом.

— После того как этот его сын упился и разбился на шоссе, он стал еще хуже — просто сидел целыми днями и ничего не делал. Прежде чем выйти замуж, я немного преподавала, и Уэнделл был одним из моих учеников. Один из тех, кто предпочитал сидеть больше, чем передвигаться. Он и шерифом согласился стать только потому, что решил, что делать ему ничего не придется; не обижайся, Джордж. — Еще одна беззубая улыбка. — Одно из преимуществ моего возраста — в девяносто можешь говорить что хочешь, и это сходит тебе с рук.