Жаклин заколебалась:

— Боюсь, что у меня нет выбора. Ты ведь мне не веришь?

— Ни капельки, — согласился он. — Так и будешь мне солнце загораживать или все-таки присядешь?

Жаклин села, решив, что нет смысла выводить его из себя по мелочам.

— Мне особенно не из чего было готовить, — оправдывалась она, пока он доставал из корзины горячий хлеб, масло и сыр.

Николас обратил внимание, что она положила в корзину бутылку вина из ящика, который притащил Тавви. «Наверное, рассчитывает напоить меня, — подумал он, усмехнувшись про себя. — Думает, что с пьяным со мной легче справиться. Только одной бутылки ой как мало!»

Жаклин достала нож. Как Николас и предполагал, он стал значительно острее. Они молча ели, слушая журчание реки, вздувшейся от выпавших дождей, и легкий шум ветра в листьях деревьев. Николас наблюдал за ней через полуприкрытые веки. Такой вкусной еды он не ел вот уже лет двадцать. «Странно все-таки, — думал он, — мы смертельные враги, она боится и ненавидит меня, а на душе у меня так покойно и мирно…»

Он сам разрушил этой покой, отнюдь этого не желая.

— Почему бы тебе не рассказать мне, как ты попала в услужение к моей кузине Эллен? — спросил он. — Ты ведь сказала, что не была в монастыре. Как же ты провела эти годы после начала Террора?

Ее лицо побелело. Он никогда не видел ничего подобного, хоть и слышал, что такое бывает. У Жаклин была прелестная, просто фарфоровая кожа с легким налетом румянца. А сейчас ее лицо стало просто пепельного цвета.

— Наше однодневное перемирие отнюдь не означает, что я намерена развлекать тебя, — проговорила она сквозь зубы.

«Еще как развлечешь!» — усмехнулся про себя Блэкторн, но не стал раскрывать перед ней своих планов. Вместо этого он спросил:

— Выпьешь вина? Ты забыла кружку, поэтому нам придется пить из горлышка.

Он сделал пару глотков. Грешно было пить подобным образом такой отличный кларет, но удовольствие он все равно получил не меньше, чем если бы выпил его из ирландского хрусталя в одной из гостиных Лондона.

— Спасибо, не хочу, — ответила Жаклин.

Она попыталась встать, но Николас схватил ее за руку.

— Пей, — обманчиво ласково сказал он.

Она не пошевелилась.

— Ты обещал не дотрагиваться до меня.

— Делай, что тебе сказано, и я тебя отпущу.

Жаклин взглянула на него. В его глазах бушевала с трудом сдерживаемая ярость. «В ее глазах такая бездонная глубина, что в ней при желании можно утонуть, — подумал Николас. — Если, конечно, человек с причудами. К счастью, я к таким себя не отношу».

— Один глоток, Жаклин, и я тебя отпускаю.

Она взяла бутылку свободной рукой, поднесла ко рту и глотнула. Николас наблюдал за ней с каким-то смешанным чувством. Почему-то ему хотелось, чтобы она и дальше отвергала его, чтобы их противоборство продолжалось.

В конце концов он отпустил ее, хотя больше всего на свете ему хотелось прижать ее к себе, и холодно улыбнулся.

— Это было не так-то трудно сделать, не правда ли? Жизнь вообще становится проще, если жить мирно.

Жаклин вскочила на ноги, опрокинув бутылку. Темная струя разлилась по земле, быстро впитываясь в нее. Блэкторн наблюдал за этим с легким сожалением.

— Я никогда не примирюсь с тобой! Никогда!

— Почему же ты согласилась на перемирие?

Жаклин улыбнулась. Ее улыбка могла бы превратить в прах любого, но не Николаса Блэкторна.

— Чтобы усыпить твою бдительность! — огрызнулась она. Не сказав больше ни слова, она ушла.

Николас повернулся и молча с восхищением глядел ей вслед. Если все французы столь решительны, англичанам повезло, что Наполеон согласился заключить мир в Амьене!

Жаклин продиралась сквозь густую траву вдоль реки, чувствуя, что у нее дрожат руки. Нужно как можно скорее отойти подальше. Подальше от реки, подальше от этого страшного человека. И как это ему удается всякий раз выводить ее из себя?! У Жаклин в жизни было немало врагов — жестоких, беспощадных, неумолимых. Она научилась уходить в себя, заставлять замолкнуть свои чувства и боролась с ними с холодной решимостью. Тогда почему Николас Блэкторн так легко лишает ее умения управлять собой?

Лес вокруг был старым и красивым. Сквозь узорную листву струился солнечный свет. Это напомнило Жаклин леса в Сан-Дуте — древние дубы и каштаны, запах прелой, по-весеннему ожившей земли, требовательный писк птенцов. Если бы можно было вернуться в это мирное прошлое! Если бы она тогда умела ценить все, что ее окружает, а не принимать как должное с самоуверенностью юности… Ближе к опушке лес начал редеть, трава там уже была по-весеннему зеленой и мягкой. Жаклин опустилась на колени, потом легла на траву, вдыхая аромат и тепло. Она не была так близка к природе с тех пор, как начался Террор. Может, земля придаст ей новые силы? Ах, если бы она могла отбросить свои мрачные мысли, расслабиться, просто погрузиться в великолепие окружающей ее природы.

Но на нее вновь нахлынули воспоминания, которые она безнадежно гнала от себя все эти прошедшие годы. Обычно они преследовали ее ночами, во сне, когда она была не в силах сопротивляться им. Днем она еще как-то владела собой, не поддавалась воспоминаниям о пережитом горе.

Но сегодня все было иначе. Лежа на мягкой траве в сладко пахнущем лесу, Жаклин позволила воспоминаниям овладеть ею. Она знала, что не должна, не имеет права забывать, иначе ее решимость может покинуть ее. И тогда Николас вновь коснется ее, приблизит свои губы к ее губам, не исключено, что она тоже пожелает его. И тогда ей уже ничто не поможет.

В последние годы она позволила себе чересчур расслабиться, потому что жизнь ее была сравнительно легкой. Время, которое она провела в таверне «Красная курица», где ее, собственно, и научили готовить, было спокойным. Старая таверна стала для нее в некотором роде домом, несмотря на то что находилась в ненавистном Париже.

Жаклин знала, что никогда не забудет ту страшную ночь, когда она, смертельно уставшая, выплакавшая последние слезы, потерявшая последний грамм надежды, добралась до нее. Перед этим она несколько часов простояла на мосту под проливным дождем, глядя в глинистые, быстрые воды Сены. Впрочем, одна надежда у нее еще осталась. Она надеялась, что соберет свои последние силы и бросится в воду, чтобы найти там свою смерть…

Дождь смыл с ее рук кровь. Кровь Мальвивра. Она дошла до предела, больше идти ей было некуда. В ту ночь, когда она убила его, она убила и свою душу.

А ведь ужасных ночей было так много! Ночь, когда они с Луи наконец-то добрались до Парижа, — только для того, чтобы увидеть, как раскачивается на уличном столбе труп ее дяди. Ночь, когда Мальвивр продал ее мадам Клод. И ночь, когда на нее нашелся первый покупатель.