— Чувствовать себя в безопасности означает доверять кому-то, — сказала она. — Ты мне доверяешь?

Адель кивнула.

— Если ты мне доверяешь, то можешь рассказать, что случилось, — настаивала Хонор.

Она ждала. Девочка хмурилась, будто не зная, с чего начать. Время от времени она бросала быстрый взгляд на Хонор, открывала рот, собираясь заговорить, и закрывала его снова.

Хонор хотелось прикрикнуть на нее и заставить рассказать все разом до конца, но она взяла себя в руки и подумала, что бы сделал и сказал на ее месте Фрэнк.

— Начни с того, что тебе не понравилось, — предложила она. — Как только ты это скажешь, остальное будет рассказать уже нетрудно.

— Он забрался ко мне в постель, — быстро проговорила Адель. — Он… — она замолчала и расплакалась.

Хонор хотелось облегчить ей задачу, подсказав слово «изнасиловал». Но она сама в двенадцать лет не знала, что означает это слово, и чувствовала, что Адель была такой же невинной. Когда Фрэнк начал поправляться, он сказал ей, что, когда рассказал ей все те ужасные вещи, которые видел на войне, это помогло ему немного забыть их. Возможно, если Адель наберется храбрости и расскажет об этом кошмаре, это поможет ей тоже.

— Иди сядь со мной рядом, — сказала Хонор, похлопав по сиденью рядом с собой.

Адель быстрее молнии прыгнула со своего стула к ней на кушетку, и ее желание, чтобы кто-то обнял ее, было таким очевидным, что у Хонор стал ком в горле. Она не помнила, как обвила девочку руками, успокаивая ее.

— Рассказывай, — прошептала она. — Я слушаю.

— Он полез мне руками под ночную рубашку и трогал меня, — рыдала Адель, уткнувшись головой Хонор в грудь. — Он сказал, что так показывает мне, что любит меня. Он лег на меня и пытался всунуть эту штуку в меня.

— Он всунул ее в тебя? — спросила Хонор, и ее чуть не стошнило от этого жестокого вопроса.

— Я не думаю, она была такая большая, и я все время уворачивалась. Но он заставил меня держать ее, — добавила она.

— Ну и?..

— Я сказала, что меня сейчас стошнит, когда из нее что-то вылилось. Он велел мне бежать в ванную, и я побежала. Меня много раз рвало. Он просто оставил меня там. Я думаю, он вернулся к себе в постель.

Хонор закрыла глаза и издала про себя вздох облегчения, что он не изнасиловал ребенка.

— И как скоро после этого ты убежала из «Пихт»? — спросила она.

— В ту самую ночь, — сказала Адель. — Я не могла остаться там, правда? Поэтому я просто вымылась, оделась и ушла.

Хонор почувствовала, что снова может дышать.

— Да, ты правильно сделала, что убежала, — сказала она, гладя девочку по голове. — Он был очень злым человеком, если так поступил с тобой, а ты была очень храброй. Ну а сейчас мы с тобой попьем какао и ты мне расскажешь, как вел себя мистер Мэйкпис с тех пор, как ты приехала в «Пихты».

Хонор дрожала, ставя молоко на плиту, зажигая масляную лампу и задвигая занавески. Адель свернулась клубочком на кушетке, уже не плача, а просто изредка всхлипывая, но она выглядела такой несчастной. Хонор спрашивала себя, правильно ли она поступила. Она не простила бы себе, если бы бедная девочка снова заболела или если бы от этого у нее начались кошмары.

Пока они пили какао, Адель рассказала ей все о мистере Мэйкписе, и когда она рассказывала о частных уроках и о том, каким важным он стал для нее, Хонор ясно увидела всю картину.

Это была жуткая история, поскольку, будучи взрослой, она понимала, как тщательно мужчина все спланировал наперед. Он разжалобил Адель, рассказывая ей, какой она была умной и особенной, и не привыкшая к вниманию девочка не понимала, что его ласки были неприличны. Ее отделили от других детей, и она стала еще больше зависеть от него, и к той ночи он, вероятно, уже думал, что девочка находится в его полной власти.

Хонор не сомневалась, что, если бы Адель той ночью не сбежала, сейчас он пользовался бы ею когда хотел.

— Я была виновата сама? — спросила Адель чуть позже.

— Конечно нет, — ответила Хонор чуть резковато, потому что была уставшей и опустошенной. — Это он был плохим человеком. Но ты сейчас в безопасности. Все кончено.

— Но что, если полиция скажет, что я должна возвращаться обратно в «Пихты»? — тихо спросила Адель.

— Если они это скажут, им придется посчитаться со мной, — сказала свирепо Хонор. — С этого момента все решения на твой счет буду принимать я.

— Это значит, что вы позволите мне остаться с вами, миссис Харрис?

Хонор посмотрела на Адель и подумала, что она выглядит как испуганный кролик под прожектором. Огромные глаза, все еще полные слез, дрожащие губы. Она почувствовала, что сделает что-то по-настоящему стоящее, если пострижет ей волосы, расчешет их, пока они не заблестят, откормит ее, пока эти ручки и ножки, тонкие как палки, не приобретут форму, и заполнит ее голову красотой природы, пока в ней не останется места для мерзких воспоминаний, которые одолевали ее сейчас.

— Я думаю, лучше, если ты будешь называть меня бабушкой, — сказала она с улыбкой. — И для них же будет лучше, если они позволят тебе остаться здесь, после всей моей мороки, чтобы поставить тебя на ноги.

1933

Адель глубоко погрузилась в свои мысли, пока рвала цветы можжевельника на болотах. Бабушка использовала их, делая из них вино, которое продавала в Рае вместе с консервами, яйцами и другими продуктами. Огромная соломенная корзина была уже почти полна, и все руки Адель покрылись крошечными царапинами от колючих кустов. Она почти не замечала их, как не замечала и холодного весеннего ветра. За почти два года жизни с бабушкой она научилась не обращать внимания на такие вещи.

Адель знала, что она сильно изменилась с тех пор, как, смертельно уставшая и больная, дошла до Керлью-коттедж. Она выросла на несколько дюймов — до пяти футов и трех дюймов, и хотя все еще была худой, на руках и ногах стали очерчиваться мускулы. Она была в восторге от того, что у нее отросли волосы, такие густые и блестящие, и цвет лица стал ясным и светлым, но она еще не примирилась со своей намечающейся грудью. Это больше смущало ее, вместо того чтобы радовать.

Если бы кто-то спросил ее, что она считает самой существенной переменой в себе, она, вероятно, заявила бы, что рост. Но в глубине души она знала, что теперь она счастлива.

Хотя ее жизнь с бабушкой была временами трудной, особенно зимой, и не имела ничего общего с представлением об идеальном доме, которое было у нее с детства, она в результате полюбила ее. Бабушка была резкой и странной, но она была постоянной. Адель не приходилось все время быть готовой к неожиданным вспышкам ярости, ее никогда не унижали и никогда не высмеивали то, что она делала.