через несколько дней, наши дни рождения.

— Джексон, я не заболела! — указываю я. — Слегка простыла. Давай уже готовить.

— Может заказать пиццу, чтобы не…

Я обрываю его:

— Джексон, включай музыку!

— Хочу танцевать!

— Какая бодрая малышка… — игриво сообщает он, включая на смартфоне любимые нами с ним песни. А я решаю не терять времени и начинаю готовить тесто для пиццы.

Джексон танцует под песни, включая альбом, нравившейся ему музыкальной группы.

— Джексон, иди-ка, помогай мне, хватит танцевать, — наблюдая за ним, властно подзываю я его к себе.

Джексон подходит ко мне, обнимает со спины, а затем берет мои руки и начинает ими руководить, приводя мое тело в движение. Мы начинаем петь, делая вид, что у нас в руках микрофоны в виде столовых ложек.

— Я к вашим услугам, малышка. Нужна помощь?

— Джексон, — злюсь я, — мы же вместе собирались готовить, а ты отлыниваешь!

Джексон продолжает двигаться корпусом под музыку, изображая себя ди-джеем.

Я решаю подшутить над ним. Подхожу к нему.

— Смотри, что у тебя на носу, — смеюсь я и одновременно рукой, испачканной в муке, дергаю его за нос. Мука посыпалась ему на майку, от чего Джексон делает ошарашенное лицо.

— Ах, значит так, ты решила затеять войну? — сообщает шуточно Джексон.

Я лопаюсь от смеха, видя его забавное лицо. Он в свою очередь мгновенно засовывает свою руку в пачку муки и дует мне в лицо. Я, не ожидая такой быстроты действий с его стороны, делаю аналогичное действие. В итоге мы тянемся к куриным яйцам, лежащим рядом с холодильником, и решаем, на кого из нас оно разобьется первым.

— Ну, Джексон, пожалуйста, я только что помыла голову, — умоляюще говорю я о просьбе не разбивать яйцо мне на голову.

— Я все утро искал майку, которую надену, а теперь она вся в муке! — шуточно злится он.

Пока он говорит о своих недовольствах, я отбираю у него куриное яйцо и начинаю бегать по дому.

— Не отдам, не отдам, — громко смеюсь я, убегая от Джексона.

— Малышка, я тебя поймаю, вот увидишь!

Джексон бегает за мной по кругу.

— А вот и нет! — шутливо сообщаю я.

Джексон набирает скорость, подхватывает меня и внезапно яйцо разбивается у нас в руках. Едва переводя дыхание, Джексон резко притягивает меня к себе, и мы впиваемся друг другу в губы также быстро, как и разбилось несчастное куриное яйцо. Наше дыхание учащается, загорается огонь в наших сердцах от страстного поцелуя. Джексон нежно проводит языком по моим губам, парализуя мой мозг. Я обхватываю ладонью его шею и чувственно его целую. Такое ощущение, что мы не можем насытиться друг другом. Мы впиваемся с такой силой в губы каждого как будто смысл нашей жизни заключается в поцелуе. Горячий поцелуй, совершаемый нами, прерывает звонок телефона, жужжащий в кармане у Джексона.

— О, нет, только не Питер, — отпуская меня, говорит Джексон.

— Может не стоит ему отвечать?

— Я не сообщил ему, почему я ушел. Понимаешь, если бы я сообщил, что пойду к тебе на все выходные, то он пошел бы вместе со мной. Может быть, соврать ему? И сказать, что я у Софии, чтобы он отвязался от меня?

— Джексон, а мама знает, что ты у меня?

— Да, и я попросил не говорить об этом Питеру.

— Думаешь, мама не расскажет ему твое местоположение?

— Уверен!

Джексон решает ответить на звонок. Недовольно отвечает:

— Да, чего тебе?

— Ты вернешься сегодня? Мама интересуется.

— Хватит врать, с какой целью ты звонишь?

— Узнать, где ты и с кем ты.

— Я у Софии, — лжет Джексон.

— У Софии? Ты уверен в этом? Вы же расстались с ней.

— Какая тебе разница?

— Ты у Миланы?

Джексон бросает со всей злостью трубку.

— Джексон, а если он сейчас ворвется сюда? — с ужасом предполагаю я.

— Как придет сюда, так и уйдет отсюда, — язвит Джексон. — Так, на чем мы остановились?

— На пицце, — смеюсь я, добавляя, — на пицце с поцелуем.

— Другое дело.

Джексон сажает меня на кухонный стол, нежно касаясь ладонью моих щек. Я трогаю его руку и чувствую, отличающую ее, нежность. Мы прижимаемся носами друг другу, изображая эскимосский поцелуй. Джексон случайно касается губами моего лба, хмурит брови и громким голосом говорит:

— Да, ты вся горишь, милая! Твои щеки, как томаты для пиццы, а руки при этом холодные. У тебя, наверняка, температура. Срочно нужен термометр, чтобы ее измерить.

— Джексон, милый, что за бурная реакция? Я хорошо себя чувствую, — вру я, понимая, что сейчас чувствую сильную головную боль и испытываю холод и жар в теле одновременно.

— Скажи, в каком месте находится градусник? — тревожно спрашивает Джексон.

— Если я не скажу, ты не отстанешь?

— Ни в коем случае!

— Он лежит в левом ящике, который расположен рядом с тобой. Там имеется аптечка с лекарствами, а в ней и термометр для измерения температуры тела.

Джексон сразу же открывает ящик и достает электронный градусник.

— Так, меряй, — строго говорит Джексон.

— Ты такой милый, когда заботишься.

— Милая Мила, нужно соблюсти тишину, чтобы термометр верно просчитал температуру.

— Да он и так верно просчитает.

Проходит пять минут. Я достаю градусник, обманывая Джексона, чтобы он не волновался, сообщаю:

— Ну вот, а ты переживал 36,3. Жива, здорова!

— Дай мне посмотреть!

— Зачем? Джексон, я только что сказала тебе.

Джексон, не слушая меня, с силой выхватывает термометр, смотрит на значение и удивленными, слегка злостными глазами взволнованным голосом твердит:

— 38,3! Зачем ты солгала?

— Чтобы ты не переживал за меня.

— Родная, я всегда буду переживать и волноваться за тебя. Тебе сейчас же нужен сон, горячий чай и лекарства.

— Мне сейчас нужен ты, — отвечаю я нежным голосом и вижу, как меняется выражение лица у Джексона, когда я касаюсь пальцами своей руки его мускулистого тела.

— Милая, я заварю тебе чай и принесу в твою комнату. Сейчас поставлю пиццу в духовку, а ты отдохнешь немного, и затем мы будем есть.

— Джексон, не будь моей мамой, — ляпаю я.

— Бегом в комнату! — командует он. — Я все сделаю, жди меня.

— Джексон… — умоляю я его остаться с ним.

— Никаких больше разговоров! — крикливо объявляет он.

— Хорошо, мам, — смеюсь я.

Я слушаюсь Джексона, направляюсь в комнату, так как мое состояние только ухудшается, и я чувствую слабость в теле. Переодеваясь в домашнюю одежду, я отмечаю, что время очень раннее. Еще и 8 вечера нет. Но усталость сама принимает решение за меня. Я ложусь в кровать и ощущаю, что не могу отогреться и беру еще одно теплое пушистое одеяло, накрывая себя сверху. Джексон заходит