В коридоре, оставшемся за моей спиной, послышался шум. Вздрогнув, я резко обернулась — и через открытую дверь увидела, что тамошний мрак рассеивают тёплые отблески далёкого свечного огонька.

Уронив письмо, я мигом вскочила. Метнулась к огромному шкафу, темневшему по соседству с дверным косяком; рывком отворив дверцы, молясь, чтобы они не скрипнули, торопливо забралась в тёмное нутро пустующего гардероба и закрылась внутри буквально за миг до того, как в комнату вошёл мистер Форбиден.

Он вошёл стремительно, точно надеясь застать кого-то врасплох, но тут же замер. Сквозь щель между дверцами мне хорошо видно было его спину: в одной руке он держал канделябр с одинокой свечой, в другой — початую бутылку изумрудного стекла.

— А, так это ты открыл дверь, разбойник, — проговорил мистер Форбиден. Я не видела его глаз, но он явно смотрел на Лорда, мирно лежавшего рядом с сундуком. — Я-то уж подумал…

Не договорив, отвернулся — и сел прямо на пол, согнув одну ногу в колене, прислонившись спиной к стене напротив портрета. Поставив рядом канделябр, устремил взгляд на картину: рисованное лицо женщины теперь было прямо против его собственного.

Внезапная мысль о том, что этим вечером я всё же сыграла в прятки, почти заставила меня истерически хихикнуть.

— Вот я и вернулся, миссис Форбиден, — криво улыбнувшись, произнёс «корсар». Поднеся бутылку к губам, сделал большой глоток; он пил абсент из горла, лишь едва заметно морщась. — Уж простите, что отлучался… дрянная всё-таки штука, кровь фейри. Другому пары стаканов хватило бы, чтобы отправиться в царство Морфея, а мне вон… — он рассеянно взмахнул полной бутылью в направлении пустой, валявшейся рядом с картиной, — пришлось добирать.

Отставив бутыль в сторону, к свече, он потянулся за одним из писем. Развернув лист, стал читать, но на лице его не отразилось и тени тех тёплых чувств, которыми веяли строчки, виденные мной. Напротив: чем ниже скользил его взгляд, тем сильнее уголки тонких губ кривила злая улыбка.

Миссис Форбиден. После всего, что я видела, это было логично, однако слышать эти слова из его уст было странно и почти больно.

Так рыжеволосая красавица действительно его жена. И где она теперь? Почему «корсар» не носит обручального кольца, почему читает её письмо с таким видом? Неужели где-то в Хепберн-парке есть комната, где он держит её взаперти?

Или…

Мистер Форбиден вдруг отшвырнул письмо в сторону — одним резким движением кисти, уже без улыбки. Вновь взявшись за бутылку, запрокинул голову, чтобы сделать несколько глотков. Утерев губы рукой, уставился на портрет.

— Давненько мы с вами не беседовали по душам, миссис Форбиден. Думаю, пора это исправить. — Он поставил бутыль рядом с собой, не снимая пальцев с горлышка. Свободной рукой обвёл комнату; дуга, которую описала его ладонь, вышла несколько неровной. — Как вам наше новое гнёздышко? Хэйл и окрестности — ужасно милое местечко. Как и люди, которые тут обитают. Крайне забавно за ними наблюдать… да и купить их хорошее мнение о твоей скромной персоне прискорбно легко. Немного любезностей, приглашение в гости да вкусный обед, подумать только, — его голос сочился ядом даже пуще обычного. — Всегда испытывал некое извращённое удовлетворение, получая очередное подтверждение того факта, что люди в большинстве своём — смехотворно предсказуемые создания. Ведь те, кому удавалось меня удивить, называться людьми чаще всего не имели никакого права.

Он снова приложился к бутылке; и, когда он в следующий раз опустил её, стеклянное донышко стукнуло о пол куда сильнее, чем до того.

— Давненько я так не напивался. И давненько так не хотел напиться. — Он склонил голову набок: насмешливым, крайне скептичным жестом. — А я должен вам доложиться, миссис Форбиден. Как примерный супруг. Знаете, одна маленькая смелая девочка имела глупость увлечься вашим дражайшим муженьком… но вы, полагаю, не против, верно? — он неожиданно хохотнул, точно сказал что-то необыкновенно смешное. — Молчание ведь — знак согласия.

Сердце застучало так, что я испугалась: сейчас стенки шкафа отразят его эхом, сейчас он, сидящий совсем недалеко, услышит…

Но он не услышал.

— Наверное, я должен был проявить честность, которой некогда так славился, — продолжил «корсар». — Поведать ей печальную историю… и мою, и вашу. Но меня так забавляет, как она старается разгадать мою тайну… — он дёрнул плечом во внезапном раздражении. — Старый дурак. Не смог отказаться от соблазна. И не могу. Острый язычок, острый ум… и эта невинность на лице, этот огонь в глазах…

Он уставился в сторону. Застывшим взглядом, явно видя перед глазами нечто, находившееся совсем не здесь.

Хотя, скорее всего, как раз здесь — просто он об этом не знал.

— Ты тоже когда-то была такой, — наконец проговорил мистер Форбиден, вновь поднимая глаза на портрет. — А теперь ты уже сгнила, а она спит в моём доме, а я вместо того, чтобы провести в её комнате в кои-то веки приятную ночь, сижу и разговариваю с куском размалёванного холста. Ведь каким бы куском дерьма я ни был, под юбку чужой невесте я не полезу. — Горлышко бутылки коснулось его губ, и её содержимое с булькающим звуком перекатилось меж стеклянных стенок. — А портить ей жизнь, заставив отказаться от своего лордика ради какого-то старого… Его-то изнеженные ручки не залиты кровью по локоть. Он не делал всего, что делал я. — «Корсар» внезапно снова рассмеялся: сухим, коротким, очень недобрым смешком. — Или взять пример с тех, кого и кольцо на пальчике никогда не останавливало? Как думаете, миссис Форбиден?

Он замолчал, точно действительно желал получить от картины ответ. А я сидела, слушая тишину, боясь дышать.

Не смея думать о том, что слышу.

— Но я ведь даже о чувствах боюсь впрямую сказать ей. Я. Боюсь. — Новый смешок был мягким, абсолютно непохожим на предыдущий; и голос его вдруг зазвучал так тихо и почти деликатно, словно на месте одного человек вмиг оказался совсем другой. — Боюсь того, что тогда испугается она. Не поймёт. Сбежит. Я уже раз подумал, что она хочет вполне определённых вещей, что напрашивается на них, но ошибся. Она готова была убить меня, если б я попробовал сделать с ней это. Попытаться, по крайней мере. Я видел это в её глазах. Мне бы жалеть, что она такая, но будь она иной… — он улыбнулся, и в этой улыбке странным образом смешались свет и горечь. — Она хочет разговоров, хочет тайну, и страшную сказку, и романтичного злодея, в которого можно побыть немножко влюблённой, но ничего более. А в конечном счёте злодеи никогда не получают принцесс. И как тогда можно рассказать правду? И одну, и другую? Она сказала, что не отвернётся, но она не знает, о чём говорит. Она ведь ещё такой ребёнок. — Он помолчал. — Нет… буду просто играть по её правилам, пока ещё можно. Давать ей то, чего она хочет. А потом всё закончится… свадьбой, как и полагается сказке. Только вот не со мной. — Прежде чем он поднял руку с бутылкой, лицо его исказила усмешка, полная безграничной иронии. — Как же я жалок.

Я смотрела на него. Пьяного, утратившего весь свой привычный блеск и лоск, опустошающего вторую бутыль абсента, сидя на грязном полу. Исповедующегося мёртвой жене, говорящего такие вещи, от которых волосы на моей голове должны были встать дыбом.