ужас мореплавателям. Бывает, что в тумане содержатся микроскопические кристаллики льда, им-то Мариотт и приписывает возникновение световых колец вокруг солнца и луны и появление ложных солнц и ложных лун. Состав грозовых туманов смешанный; различные пары неравномерного удельного веса соединяются в них с водяными парами, располагаются пластами друг над другом и таким образом разделяют туман на пояса, превращая его в подобие геологической формации: в самом низу — йод, над йодом — сера, над серой — бром, а над бромом — фосфор. Все это, если принять во внимание электрическое и магнетическое напряжение, до известной степени объясняет некоторые явления — огни св. Эльма, замеченные Колумбом и Магелланом, летучие звезды над кораблями, упомянутые Сенекой[117], два огненных снопа на верхушке мачты — Кастор и Поллукс[118], о которых рассказывал Плутарх[119], воспламенившиеся копья римских легионеров, изумившие Цезаря, шпиль замка Дюино во Фриуле[120], рассыпавший яркие искры, когда дозорный прикасался к нему острием пики, а может быть, и зарницы, которые у древних назывались «земными молниями Сатурна». У экватора постоянный туман как бы» опоясывает земной шар — это «Клауд-ринг», облачное кольцо. Клауд-рингу предназначено охлаждать тропики, как Гольфстриму предназначено обогревать полюс. Клауд-ринг означает гибель. То «лошадиные широты», Horse latitude, там мореходы былых веков бросали в море лошадей: во время бури — чтобы уменьшить вес корабля, в спокойную погоду — чтобы сократить расход пресной воды. Колумб говорил: Nube abaxo es muerte — «Низкое облако — смерть». У этрусков, которые в области метеорологии играли ту же роль, что халдеи в астрономии, было два жреческих звания: жрец грома и жрец туч; «фульгураторы» наблюдали за молнией, «аквилеги» — за туманом. Жители Тира, финикийцы, пеласги и другие мореплаватели, ходившие в старину по древнему Срединному морю[121], обращались за предсказаниями погоды к совету жрецов-авгуров Тарквинии[122]. Уже тогда стали яснее причины возникновения бури; они тесно связаны с причиной возникновения тумана; собственно говоря, это явления одного порядка. На океане существует три области туманов: экваториальная и две полярные; у моряков для них одно название: «Чертова ступа».

Туманы во время равноденствия опасны на всех водах, а в Ламанше особенно. Они нежданно заволакивают море густым мраком. В тумане, даже если он не слишком плотен, всегда таится угроза, ибо он мешает определить — по меняющемуся цвету воды, изменилось ли морское дно; его коварной завесой прикрывается мель или подводная скала. Часто судно подходит к самому рифу, и ничто не предостерегает его. Порою судну, попавшему в туман, приходится ложиться в дрейф или бросать якорь. В тумане кораблекрушения не реже, чем в бурю.

Однако случилось так, что после яростного шквала, разогнавшего туман, почтовое судно «Кашмир» благополучно вернулось из Англии. Оно вошло в порт Сен-Пьер с первыми дневными лучами, озарившими горизонт, как раз в тот миг, когда из замка Корнэ пушечным залпом приветствовали восход солнца. Небо прояснилось. «Кашмира» ждали, — он должен был доставить в Сен-Сансон нового священника. Когда пришел корабль, по городу тотчас же распространился слух, что ночью в открытом море к «Кашмиру» причалила шлюпка с командой потонувшего судна.

VII

Любитель прогулок, по счастью, встречается с рыбаком

В ту ночь, лишь только утих ветер, Жильят отправился на рыбную ловлю, однако он остановил свой ботик не очень далеко от берега.

На обратном пути, во время прилива, часа в два пополудни, когда ослепительно сияло солнце, он плыл мимо Бычьего рога в бухту «Дома за околицей», и ему вдруг почудилось, что на кресле Гильд-Хольм-Ур виднеется тень, которую не могла отбрасывать скала. Он направил ботик в ту сторону и увидел, что там сидит человек. Вода прибывала, скалу окружали волны: спасения не было. Жильят помахал ему рукой. Человек не шевельнулся. Жильят подплыл ближе. Человек спал.

Неизвестный был одет в черное. «Похож на священника», — подумал Жильят. Он подплыл еще ближе и разглядел юношеское лицо.

Лицо было ему незнакомо.

К счастью, скала была отвесна, а вода около нее глубока. Жильят повернул лодку и повел ее вдоль гранитной стены утеса. Прилив настолько приподнял судно, что Жильят, встав на борт, мог дотянуться до ног спящего. Он выпрямился, поднял руки. Упади он сейчас в воду, вряд ли ему удалось бы спастись. Била сильная волна. Его раздавило бы между скалой и лодкой.

Жильят потянул спящего за ногу.

— Эй, что вы тут делаете?

Человек проснулся и сказал:

— Смотрю.

Он совсем очнулся от сна и продолжал:

— Я только что приехал на остров, мне захотелось пройтись, я забрел сюда, — с этой скалы такой чудесный вид! Всю ночь я провел на корабле и вот заснул от усталости.

— Через десять минут вы были бы под водой, — сказал Жильят.

— Да что вы!

— Прыгайте в лодку.

Жильят придержал лодку ногой, уцепился одной рукой за скалу, а другую протянул молодому человеку в черном, и тот легко спрыгнул. Юноша был очень хорош собою.

Жильят взмахнул веслами; не прошло и двух минут, как ботик очутился в бухте «Дома за околицей».

На молодом человеке была круглая шляпа и белый галстук. Его длиннополый черный сюртук был наглухо застегнут. Белокурые волосы ореолом обрамляли его женственное лицо, вдумчиво смотрели ясные глаза.

Лодка подошла к берегу. Жильят продел трос в кольцо причала, потом обернулся и увидел в протянутой выхоленной руке юноши золотой соверен.

Жильят легонько отстранил руку.

Оба хранили молчание. Первым заговорил юноша:

— Вы спасли мне жизнь.

— Возможно, — ответил Жильят.

Трос был укреплен. Они вышли из лодки.

Юноша повторил:

— Я вам обязан жизнью, сударь.

— Ну так что ж?

За ответом Жильята вновь последовало молчание.

— Вы здешнего прихода? — спросил юноша.

— Нет, — ответил Жильят.

— Какого же?

Жильят поднял правую руку и, указав на небо, промолвил:

— Вот какого.

Юноша попрощался и пошел своей дорогой.

Сделав несколько шагов, он остановился, вынул из кармана книгу, вернулся и сказал, подавая ее Жильяту:

— Позвольте предложить вам это.

Жильят взял книгу.

То была Библия.

Через минуту он уже стоял на крыльце и, облокотившись о перила, смотрел вслед юноше, пока тот не скрылся за поворотом тропинки, ведущей в Сен-Сансон.

Мало-помалу Жильят забыл и думать о пришельце, о существовании кресла Гильд-Хольм-Ур; все исчезло; склонив голову, он погрузился в бездонную пучину грез. Этой манящей бездной была для него Дерюшетта.

Его вывел из забытья чей-то голос; кто-то крикнул: