Активная общественно-политическая жизнь моего отца началась, когда ему было 30 лет. В 32 года он стал губернатором Нижегородской области. Так получилось, что моя жизнь общественного деятеля началась примерно в этом же возрасте. И я не знаю, смогла бы я сделать все то, что сделала в 2015 году, если бы мне было сорок лет? Пятьдесят лет?

Тридцать – это возраст, когда ты уже многое понимаешь, но еще можешь рисковать. Это возраст, когда тебе по силам пережить колоссальный стресс. Если бы это случилось со мной сейчас? Нет, не надо. Я не хочу второй раз переживать все то, что пережила в 2015 году. Это было очень сложно. Я счастлива, что и спустя шесть лет после убийства отца существует фонд, созданный в память о нем. Потому что это вполне могло закончиться ничем – как многие прекрасные инициативы, затухающие из-за миллиона разных причин.

Бабушка Дина, мама Раиса, тетя Юлия с мужем Анатолием, двоюродный брат Толя с женой Ириной и я на траурном марше памяти Бориса Немцова в Москве. 1 марта 2015 год

Важные решения (те, что влияют на всю жизнь и меняют ее порой на 180 градусов) человек редко принимает без серьезных предпосылок. Для меня такой предпосылкой стала смерть отца. Его убили – и я больше не смогла жить так, как жила.

Скажу сразу: никто не требовал от меня, чтобы я изменила жизнь и поступила «как правильно». Никто и не ожидал, что я уйду с РБК, займусь общественной деятельностью – ни друзья отца, ни мои знакомые.

Но я ушла, выступила с речью о свободе, начала работать на Deutsche Welle. Там, кстати, тоже никаких надежд со мной не связывали. Более того, и мои знакомые тоже довольно скептически отнеслись к тому, что я стала работать на DW.

Не знаю, хорошо это или плохо. С одной стороны, приятнее работать, когда тебя поддерживают, чем когда смотрят издалека и делают ставки: интересно, выплывет или не выплывет?

С другой стороны, я привыкла жить с ощущением, что от меня никто ничего не ждет. Меня уже несколько раз бросали в холодную воду, и я поняла: да, такой вариант обучения и развития мне подходит. Другим людям, возможно, не подойдет, а мне – самое то.

Мой шеф на DW, Инго Маннтойфель, тоже не думал, что я могу сразу делать свой проект. Сначала, как я уже говорила, меня провели через все круги моего персонального журналистского ада, связанные с монтажом сюжетов.

Потом была неудачная попытка сделать из меня ведущую ежедневных новостей. Надо сказать, на Deutsche Welle работа ведущей считается престижной, и некоторые хотели бы оказаться на моем месте. Мне же такая работа не нравилась категорически. Оказалось, что новости нужно читать по телесуфлеру. И оказалось, что я катастрофически не могу к нему приспособиться. На РБК мы не пользовались суфлерами. Мы либо разговаривали друг с другом в кадре, либо рассказывали новости финансовых рынков в свободной форме.

Здесь же требовалось читать – я сразу деревенела от вида бегущих букв и думала, что, пожалуй, даже монтаж не так плох, как кажется. К тому же мне совсем не был близок официальный стиль подачи информации. Все эти клише «Берлин пригрозил Москве, Москва пригрозила Киеву, Минск пригрозил…» – вечно все кому-то грозили!

В общем, моя карьера ведущей новостей на DW закончилась, ко всеобщему удовольствию, довольно быстро.

Я же наконец переключилась на собственный проект, и у меня с коллегами возник статус-кво: я занимаюсь своим делом, они – своим.

Проект «Немцова. Интервью» появился в 2016 году. Сегодня жанр интервью – один из самых популярных. Но в 2016 году он был просто «один из». Интервью брали всегда, это основа любого журналистского материала, но никто не думал, что длинные телеинтервью могут стать отдельным жанром, который наберет невероятную популярность на YouTube.

И YouTube был совсем не тем YouTube, каким мы его знаем в 2021 году. Его бурный рост начался в 2017–2018 годах. А когда в 2015 году я пришла в интернет-вещание, подписка на YouTube-канал Deutsche Welle была порядка 30 тысяч человек. В начале 2020 года на основной канал DW уже были подписаны порядка 330 тысяч человек. Этот результат связан и с общим ростом аудитории, и с новыми форматами, в том числе и с моим проектом.

В 2016 году довольно много политиков, общественных деятелей, ученых не понимали ценности YouTube. «Я? Буду давать интервью для YouTube-проекта?! Это какая-то ерунда! Я – только для ТВ-программ!» Сейчас такие ответы кажутся забавными, но в 2016 году приходилось преодолевать недоверие к YouTube как к какой-то несерьезной площадке с маленькой аудиторией.

Но этому есть объяснение: в Америке огромное разнообразие общественно-политических телевизионных каналов, в России же интернет – единственная территория свободы, да эта цензура постепенно проникает и туда.

Телевидение же в России полностью подконтрольно государству, а информационная повестка основных каналов формируется в Кремле. 17 января 2021 года я следила за возвращением Алексея Навального в Россию. Включила одновременно ТК «Дождь» в ноутбуке и ТК «Россия» в телевизоре.

Весь новостной выпуск «России» был посвящен Америке: захвату Капитолия в начале 2021 года и предстоящей инаугурации Джо Байдена – события, несомненно, значимые, но совсем не настолько важные для россиян, как возвращение Навального и его мгновенный арест. Ровно поэтому все независимое политическое вещание в России ушло в YouTube.

В общем, в 2016 году мой главный редактор поверил и в меня, и в YouTube и сказал: да, делай свой проект!

И я начала делать. За время существования проекта я записала около 140 интервью. Постепенно я поняла, как нужно готовиться, – здесь мне помог Юрий Дудь: я внимательно следила за его проектом, и мне стало очевидно, что один из секретов его успеха – тщательная подготовка. Нельзя просто посмотреть предыдущие интервью спикера и быть уверенным, что вы готовы к встрече. Нужно знать биографию, контекст, нужно быть готовым вступить в полемику и привести аргументы. Журналист должен разбираться в тех темах, о которых он говорит со своим собеседником. Здесь оговорюсь, что из каждого правила есть исключения. Иногда хорошо, когда журналист задает именно банальные вопросы, которые могли бы задать несведущие люди, но это тоже нужно уметь делать.

Привычка проверять и перепроверять данные много раз меня выручала. Однажды я делала интервью с президентом Молдовы Игорем Додоном. Сейчас страной руководит Майя Санду, а в 2017 году был Игорь Додон. Лоснящийся, совковый… ужасно не люблю это слово, но Додон выглядел именно таким. Хитрый.

Задавая один из вопросов, я упомянула, что коррупция в Молдове выше, чем в Румынии. А Румыния – тоже очень коррумпированная страна, по меркам ЕС.