Даниилу бы спросить, откуда это известно, но его заботило другое, сжал руки так, что костяшки побелели, на скулах заходили желваки.

– Чужой милостью жить!

– Ну, не живи!

Он все же остался один, Василько, обиженный резкостью брата, ушел. Даниил долго сидел, обхватив голову руками. В ушах стоял незамысловатый вопрос, заданный Переяславой:

– А почему ты нас бросил, а сам сбежал? Вдруг бы дядька Василько нас не спас?

Мать поспешила увести дочь поскорее, но вопрос-то был задан! Неужели остальные думают так же?! Как он сможет объяснить сыновьям, что отправился искать поддержку у мадьярского короля? Получилось, что Льва спасал, бросив остальных.

А еще Злата с детьми… Их спасать некому и спросить не у кого… Война женщинам достается труднее, чем мужчинам.

Даниил вспомнил, что не расспросил, как Анна с детьми оказалась во Владимире-Волынском. Он много о чем не расспросил… Вдруг стали понятны слова Василька, что ей было очень трудно.

Встал, собравшись идти в отведенную комнату, может, там удастся поговорить, успокоить, приласкать… Но оказалось, что Анна ночует в комнате с девочками, а ему отведено место у сыновей. Даниил вышел во двор и долго-долго смотрел на бесстрастные холодные звезды, которым все равно, что творится на этой земле…

Вдруг сзади, неслышно ступая, подошел Василько, видно, тоже не спалось.

– Беженцы… без крова, без дома…

Брат отозвался, чуть помолчав:

– Я, Данила, стал вот о чем думать, таких, как мы, пол-Руси. И не только Руси, а и у угров, ляхов, ятвягов… кого угодно… Будет ли спокойная жизнь, чтобы люди кров не теряли, а то и сами жизни? За эти дни, что с женщинами и детьми помыкался, многое передумал.

– Василько… там, во Владимире…

– Злата? Осталась она, хотя Анна с нами звала. Сынишка недужен, а дочку не отдала. Может, сумеет в лес уйти или еще куда? Я ей денег предлагал, тоже не взяла.

– Да это у нее есть. Страшно, что под татарами осталась, говорят, они красивых в полон берут.

Василько только руками развел:

– Что я мог, Данила?

Они действительно пересидели в Вышеграде. Там не очень чувствовалась война, Батый не дошел, беженцев почти не было. Но вести приходили одна другой хуже.

Хорошо, что сумели уехать из Сандомира, потому что Батый захватывал один город за другим…

Начал, конечно, с самой Галичины и Волыни. Оставшись без князей и безо всякой защиты, горожане попытались сопротивляться. Город Ладыжин на Буге стоял на смерть, татарам не помогли даже 12 постоянно бьющих по крепостным стенам пороков, тогда Батый пообещал оставить жизнь горожанам в случае добровольной сдачи. Жители поверили – в живых не осталось никого… Об их гибели рассказали сами нападавшие.

Злата вскинулась, в дверь кто-то настойчиво стучал. Поправила на плечах большой плат – подарок князя Даниила, скользнула в сени:

– Кто там?

За ней следом выскочила и единственная оставшаяся в доме девка Арина, беспокойно зашептала:

– Не открывай, добрые люди ночами не ходют…

С крыльца донесся взволнованный голос Любавы, соседки, с которой Злата была дружна:

– Златушка, я это.

Заскочив в дом, Любава взволнованно зашептала:

– Бежать надо, слышь, бежать!

– Куда бежать-то, ночь на дворе!

– К Матюхе родич от Киева пришел, сказывает, больно страшная сила прет! Никого не жалеют, ни старых, ни малых, всех подчистую бьют. Даже в полон не берут, насилуют и убивают. А города жгут. Все дороги ими забиты, ни пройти, ни проехать нельзя!

Они уже вошли в комнату, где на лавке, укрытый множеством одеял, лежал сынишка Златы Роман, он уже который день метался в жару, бредил, и надежды, что выживет, не было никакой.

– Куда ж я с ним-то? Недужен, сама видишь.

– А князь где? Неужто забыл про вас?

– Нет, не забыл, но он у угров. Княгиня тоже уехала с детишками.

– А ты чего осталась, как беда, так и не нужна?

– Не говори так, был бы Даниил Романович здесь, чего придумал бы, и город не отдал, и нас всех спас.

– Э-эх! – махнула рукой Любава. – На князей надежды никакой. Самим выбираться надо. У меня санки большие есть, давай на них детей посадим, укроем хорошо, да и прочь отсюда?

– Ты ж сама сказала, что дороги забиты.

– А мы леском. Ты собирайся, может, и Роману полегчает. Немного погодя эти супостаты здесь будут, тогда всем не спастись.

– Я без него не поеду.

– Да я что, прошу оставить, что ли?! Ты в своем уме?! Укутаем, чтоб и нос не торчал, укроем и повезем!

Но Романа укутывать не пришлось, мальчик к утру умер.

– Отмаялся, сердешный, – перекрестилась Любава.

Похоронив Романа, они спешно собрали вещи и бросились прочь из Владимира. Вовремя, потому что совсем скоро городские стены вздрагивали под ударами камней из пороков, а еще немного погодя город уже полыхал.

Выйдя из города, вдруг задумались: а куда идти-то? Со стороны Киева двигалась сплошная стена беженцев, поднятых со своих мест слухами о зверствах поганых. А им получалось навстречу… Но именно это и спасло жизнь.

Две женщины тащили санки с сидевшими в них девчонками и старой матушкой Любавы, проваливаясь в сугробы и на чем свет стоит кляня проклятых набежников. По дорогам действительно потянулись беженцы. Немногим удалось уйти от страшной напасти, обмороженные, голодные, несчастные, они ждали только одного – смерти. Замерзшие трупы валялись по сторонам дороги, за ночь снег заносил прикорнувших людей, и к утру они превращались в холмики. Холмиков вдоль дорог виднелось великое множество. Такое бывало лишь во времена сильного мора.

Мать Любавы была из Болоховских земель, из Звягеля, туда и пробивались через снега и морозы… Отойдя недалеко от Владимира, два дня отсиживались в лесу, пока татары хозяйничали по дорогам. Видели дым от пожарищ во Владимире, едва не замерзли, но сумели выбраться на дорогу, ведущую к Звягелю. Орина слабым голосом убеждала дочь и ее подругу, что стоит только добраться до Звягеля, а там уже ничего не страшно.

Но сама мать не дошла. В одну из морозных ночей ей приспичило; едва поднявшись на слабые, дрожащие ноги, женщина заботливо укрыла лежавших рядом с ней в санках девочек и стала пробираться за сугроб, чтобы присесть. Ей бы позвать кого, но у костра сидел парень, а будить двух измученных трудной дорогой женщин было жаль. Мать Любавы посмотрела на сладко посапывающих дочь и ее подругу и заковыляла в сторону сама. Лучше бы позвала, потому что слабые ноги не выдержали, упала, покатилась да так и осталась лежать. Утром было на один сугроб больше…

Женщины с трудом разыскали замерзшую старушку, с трудом похоронили, попросту завалив камнями в какой-то ямке, потому что остальные шедшие с ними ждать не желали, страшно да и холодно в лесу… И без того от обоза беженцев отстали, догонять не было сил, временами женщины даже жалели, что вообще сорвались с места, если судьба погибнуть, так хоть дома, в тепле, а не в лесу вот так… Но надежда умирает последней, пока она жива, жив и человек. Как добрались до самого Звягеля, и не помнили.