Отчаявшись убежать от боли ненависти к себе, мы шлем жестокие и безжалостные послания своему жаждущему «я». Возможно, мы стараемся наказать свое жаждущее «я», лишив себя еды, отдыха или утешения другого человека. Иногда мы так сильно хотим уничтожить ту часть нашего «я», которая подрывает нашу жизнь, что безрассудно причиняем вред своему телу или уму. Как это произошло с Сарой, наш мучительный стыд зависимости одерживает верх и не дает почувствовать то, «что нравится нашему самому глубокому «я». Мы так и не соприкасаемся со стремлением к любви, которое в первую очередь и вызывает нашу зависимость.

В мифе об Эдеме Бог создал сад и посадил в центре него древо познания со вкусными и опасными плодами. Потом он поместил рядом людей и запретил этим любопытным, любящим фрукты созданиям даже пробовать их. Это была ловушка. Разумеется, Ева схватила яблоко и была наказана за свой проступок.

Мы каждый день переживаем эту ситуацию внутри своей психики. Наша культура поощряет нас обеспечивать себе комфорт, быть правыми, владеть вещами, выглядеть лучше других, являться объектом восхищения. Нам также говорят, что мы должны стыдиться своей эгоистичности, что эгоцентризм – это порок, и что грешно потакать себе.

Большинство основных религий – иудео-христианская, буддийская, мусульманская, конфуцианская – говорят, что наши желания, страсти и жадность приводят к страданию. И, хотя это определенно так, эти учения об опасностях желания без подробного разъяснения лишь усугубляют ненависть к себе. Нам советуют измениться, каким-либо образом справиться с нашим физическим и эмоциональным голодом. Нас учат не доверять дикости и интенсивности наших природных страстей, бояться потерять контроль. Одри Лорд говорит: «Нас воспитали так, чтобы мы боялись… наших самых сокровенных желаний. А страх наших самых сокровенных желаний заставляет нас не доверять им, делает нас послушными, верными и покорными и заставляет нас мириться с разнообразными проявлениями подавления».

Приравнивание духовной чистоты к полному устранению желания – обычное заблуждение, которое я встречаю у учеников на буддийском пути. При этом оно характерно не только для современности. Попытка понять отношения между пробуждением и желанием в контексте буддийских учений тянется еще со времен самого Будды. Классическая сказка из китайского дзен-буддизма проливает на это свет. Пожилая женщина на протяжении двадцати лет поддерживала монаха, позволяя ему жить в хижине на своей земле. Наконец она решила, что монах, теперь мужчина в расцвете лет, должен был обрести хоть какую-то степень просветления. И решила испытать его.

Вместо того чтобы самой отнести ему еду, старуха попросила сделать это прекрасную девушку. Она сказала девушке, чтобы та тепло обняла монаха, а потом рассказала бы ей о его реакции. Когда девушка вернулась, она сказала, что монах во время объятия просто стоял неподвижно, как будто окоченел. Потом старуха сама направилась к хижине монаха. Она спросила его, как он себя почувствовал, когда ощутил теплое женское тело. С некоторой горечью он ответил: «Как завядшее дерево на скале зимой, никакой теплоты». В ярости старуха выгнала его прочь и сожгла хижину, восклицая: «Как я могла потратить столько лет на этого обманщика!»

Некоторым ответ монаха может показаться добродетельным. В конце концов, он устоял перед искушением и даже полностью искоренил желание. Но все же старуха посчитала его обманщиком. Ощущать объятия молодой девушки, и быть «как увядшее дерево на скале зимой» – неужели в этом и заключается смысл духовной практики? Вместо того чтобы оценить молодость девушки и ее очарование, вместо того чтобы наблюдать, как возникает естественная сексуальная реакция и как она растворяется, не предпринимая никаких действий, монах попросту закрылся. Это не просветление.

Я работала со многими учениками на своих занятиях по медитации, которые решили, что испытывать желание – знак духовной неразвитости. И хотя, действительно, переключение внимания с определенных импульсов может уменьшить их силу, желание простых удовольствий – вкусной еды, игры, развлечений или сексуального наслаждения – вовсе не всегда свидетельство того, что вы поддались низменным инстинктам. Те же самые ученики считают, что «духовные люди» должны полагаться на свои внутренние ресурсы как на единственное прибежище, и потому редко просят о помощи или утешении своих друзей и учителей. Некоторые из них годами практиковали духовную дисциплину, и все же никогда не признавались себе в том, что одиноки и жаждут близких отношений.

Как показывает пример монаха из дзен-истории, отталкивая желание, мы разъединяемся со своей нежностью и ожесточаемся против жизни. Мы становимся подобны «скале зимой». Отвергая желание, мы отвергаем источник любви и способность чувствовать себя живыми.

В нашем следующем разговоре Сара сказала мне, что за несколько лет до решения пройти ретрит по випассане она начала участвовать в программе Анонимные Переедающие (АП), программе двенадцати шагов. Она сделала значительный прогресс в АП. Чувствуя сильное желание, она звонила своему куратору вместо того, чтобы идти прямо к холодильнику. Это то, что я бы назвала «пауза с поддержкой»: вместе они рассматривали ее ощущения и возможные варианты для ответной реакции. Но тем не менее компульсивное переедание продолжалось. И каждый раз, когда она ходила на встречу АП и представлялась как компульсивный переедающий, она чувствовала, будто еще сильнее отождествляет себя с зависимостью. Сара приехала на ретрит в надежде, что медитация и молитва – одиннадцатый шаг в программе АП – помогут ей ослабить хватку зависимости.

Сейчас, через несколько дней после начала ретрита, Сара сказала мне, что теперь еще больше сомневается в себе. Без отвлечений повседневной жизни силы зависимости и чудовищность ее стыда, казалось, подавляли ее больше, чем когда-либо. Когда бы она ни старалась сделать паузу и взглянуть на свою страсть к еде со стороны, возбуждение, которое она испытывала в этот момент, было невыносимым. Казалось, каждая клетка в ее теле растягивалась, чтобы заполнить невероятно большую дыру внутри нее. Сара была убеждена, что с ней что-то серьезно не так. Настолько, что этого никогда не исправить.

Я попросила Сару закрыть глаза и ощутить самое худшее из того, что она сейчас испытывала, что больше всего требовало ее внимания. Она тут же сказала, что прямо сейчас она хочет произвести на меня хорошее впечатление. Я спросила, на что было похоже это желание, как оно ощущалось в теле. «Я чувствую дрожь в груди», – сказала она. Когда мы продолжили, я предложила ей сохранять открытость любым возникающим эмоциям, образам или словам. Когда появлялась эмоция, которая ощущалась слишком болезненно или была всепоглощающей, я напоминала ей говорить про себя «и это тоже», и, сохраняя мягкое внимание, сосредоточиться на ощущениях в теле.

Пока мы так сидели, Сара мягко проговаривала раскрывающийся поток своих чувств и ощущений: «Нервная дрожь в животе. Страх: я больше не буду делать это упражнение. Гнев. Мысли: «Я отнимаю у вас слишком много времени». Еще мысль: «Должно быть вы думаете, что я безнадежный случай». Болезненность, давление вокруг сердца. Еще мысль: «Я всегда так себя ощущаю, когда кто-то обращает на меня внимание или проявляет заботу обо мне». Желание. Дрожь. Я хочу, чтобы меня любили. Грусть». Мы сидели так еще минут пять, пока Сара уделяла вежливое внимание каждой волне суждений или чувств. В конце концов она стала отмечать больше спокойных мгновений. Перед тем как мы закончили наш разговор, я предложила ей продолжить практиковать так самостоятельно. Я признала: когда возникает переполняющее желание, это довольно трудно. Но даже если она сумеет на пару минут сохранить осознавание, она запустит процесс, который все сможет изменить. Я увидела слабый огонек надежды в ее глазах, она поблагодарила меня и ушла.