— Бесстыдница! — вскричала Зоя. — Успокойся, я не стану молчать; я всегда делаю то, что справедливо, и не могу видеть, чтобы другой терпел несправедливость, тем более такой почтенный человек, как ты. Терпеть бесчестье из-за того, что высокомерному чужеземцу понравилась хорошенькая рожица надутой куклы!

Зоя была права, найдя воздух жилища привратника отвратительным. Бедная непривычная Ирена не могла его выносить, так же как и взыскательная соучастница игр царицы. Клеа тоже стоило больших усилий оставаться в этом убогом жилище, где помещалась целая семья, пища готовилась на дымящем очаге, а ночью тут же находились еще коза и пара кур; но, чтобы исполнить долг, она переносила и большие тяготы, а Клеа так любила маленького Фило. Она не могла забыть, что ее заботы для постепенного пробуждения его дремлющего разума доставили ей много удовлетворения, а нежная привязанность этого ребенка была для нее такой наградой, что, как только ее присутствие и заботы становились необходимы маленькому больному, она забывала об окружающей ее обстановке.

Имхотеп был знаменитейший из жреческих врачей в храме Асклепия, знавший как египетскую медицину, так и греческую. Его называли новым Герофилом[79]с тех пор, как он был вызван из Александрии в Мемфис царем Филометром. Он давно обратил внимание на мало-помалу оживавший ум маленького Фило, которого он встречал ежедневно при входе в храм, и теперь старый врач пришел вскоре после того, как Зоя покинула мрачное жилище привратника, чтобы посмотреть больного ребенка.

Клеа все еще держала его на коленях.

Перед ней на деревянной лавке стоял на жаровне маленький медный котелок, принесенный врачом. К котелку был прикреплен длинный камыш. Камыш состоял из двух частей, соединенных кожаным цилиндром, который позволял верхней части двигаться в обе стороны.

Девушка по временам подносила камыш к губам ребенка и давала ему, по предписанию Имхотепа, вдыхать горячие водяные пары.

— Он хорошо действует? — спросил врач.

— Я думаю, хорошо, — отвечала Клеа. — У Фило больше не хрипит так в груди, как раньше.

Старик приложил ухо ко рту мальчика, ощупал его лоб и сказал:

— Лихорадка уменьшается, я надеюсь на лучшее. Вдыхание паров очень действенное средство при таких сильных завалах. Уже в самых старинных рукописях Гермеса применение его рекомендовалось в подобных случаях.

Знаешь ли ты, что этот пар сильнее лошадей и волов, сильнее соединенной силы толпы великанов? Трудолюбивый Герон из Александрии[80]это недавно обнаружил.

Теперь достаточно паров для нашего больного, очень разгорячать его не следует. Возьми-ка кусок полотна. Сложи его вместе, намочи хорошенько холодной водой, и я покажу тебе, как его положить вокруг горла ребенка.

Тебе нечего доказывать, Клеа, что ты меня понимаешь с полуслова; у тебя золотые ручки и при этом удивительное терпение! Пятьдесят шесть лет живу я на свете и никогда не был болен, но теперь я желал бы заболеть только ради того, чтобы ты за мной ходила.

Право же, этот бедняжка богаче царского ребенка, которому наемные няни делают и подают все что надо, но не могут ему дать одного — полного любви, дружеского, никогда не устающего терпения. Ты сотворила чудо над разумом этого малютки и в состоянии сотворить другое чудо над его телом.

Нет, нет, мое дитя, не меня должна благодарить эта женщина, если мальчик останется в живых.

Слышишь ты это, женщина?

Передай мои слова своему мужу, и если вы не почитаете Клеа как богиню, то я вам… нет, впрочем, ничего этого я вам не желаю, у вас и так нет ничего хорошего.

Женщина испуганно подошла сперва к врачу, потом к ребенку, сложила свои худые руки за спиной и с вытянутой шеей посмотрела на мальчика, с тупым изумлением глядя на мокрые полотенца, и робко спросила:

— Злые духи оставили ребенка?

— Конечно, — ответил врач. — Клеа их заклинала, а я только помогал; теперь знай это.

— Так мне можно уйти? Мне надо подмести мостовую в притворе храма.

Когда она ушла после утвердительного знака молодой девушки, врач снова заговорил:

— Как много дел мы имеем со злыми духами и как мало с добрыми! Люди охотнее верят в злых духов, чем в добрых и им покровительствующих. Когда людям приходится худо, чему они обыкновенно сами виной, им кажется утешительнее и для их суетности приятнее свалить все на злых духов; но если им хорошо, счастье улыбается или же удалось выполнить что-нибудь трудное, тогда, конечно, они благодарят за все собственную ловкость, высокую проницательность и смеются, когда им напоминают, что они обязаны покровительствующим духам. Я, со своей стороны, держусь больше добрых, чем злых духов, и к лучшим из всех, без сомнения, принадлежишь ты, моя девочка. Через каждые четверть часа меняй компресс, а в промежутках выходи подышать чистым воздухом. Как твои щечки побледнели! В полдень пойди в свою комнату и попробуй заснуть. Во всем нужно знать меру, и ты, конечно, меня послушаешься.

Клеа дружески кивнула врачу. Имхотеп погладил ее по волосам и ушел. Она осталась одна в душном, жарком помещении с больным ребенком, меняя компрессы и радуясь все более свободному и спокойному его дыханию.

Мало-помалу усталость брала свое, девушка забывалась на короткое время, подходила к ребенку и снова впадала в забытье. Знакомое сладкое ощущение овладело всем ее существом.

Здесь она чувствовала себя на своем месте. Добрые слова врача подействовали на нее хорошо, и страх уступил место сладкой надежде на новую, счастливую жизнь.

Уже ночью она твердо решила объявить верховному жрецу, что они не могут заменить сестер-близнецов для похоронного плача при смертном одре Осириса. Она решила вместе с Иреной отправиться в Александрию и снискать себе пропитание работой. Но Клеа как-то вовсе не подумала о том, способна ли Ирена на серьезную работу.

Это намерение, еще вчера пугавшее ее, сегодня казалось ей вполне исполнимым. Ей так хотелось применить на деле громадную энергию, которую она в себе ощущала.

Раньше, когда перед ее мысленным взором вставал образ римлянина Публия Сципиона, она краснела до корней волос. Сегодня она думала о нарушителе своего покоя совсем иначе. Вчера еще она была им побеждена, а сегодня ей казалось, что на последнем шествии она победила. По крайней мере, она твердо избегала его взглядов, а когда он сделал попытку подойти, она с негодованием отвернулась.