Настало время и для Кэрри взглянуть в лицо суровой реальности. Она осудила Карлоса, не позволив ему ни слова сказать в свое оправдание. Как же мало она верила в него!

– Прости меня! – воскликнула она. – Прости, что сбежала от тебя, даже не выслушав! Но я сходила с ума от ревности, а после того, как встретила Лотту на вилле твоей матери...

– Да, расскажи-ка, что она тебе наговорила.

– Сказала, что я встала между вами и что она на все готова, лишь бы тебя вернуть. Рядом с ней я чувствовала себя ничтожеством...

– Неудивительно – ведь ты совсем не веришь в себя. – Карлос вздохнул, сжав ее руку в своей. – И это моя вина...

– Нет-нет, – горячо возразила Кэрри, – я сама виновата! Если бы я тебе все рассказала, ты понял бы, почему я так боюсь Лотту...

– Бояться нечего. Я никогда к ней не вернусь. Но я был нечестен с самого начала – нечестен и с тобой, и с самим собой.

Крепче сжав ее руку в своей, он вгляделся в лицо Кэрри мерцающими темными глазами.

– Правда в том, что... не знаю, что на меня нашло, но с первой же секунды, как увидел тебя, я уже не мог думать ни о чем другом. Я твердил себе, что все это ерунда, наваждение, следствие шока от разрыва с Лоттой...

– Разумеется, так оно и было... я все понимаю, – поспешила заверить Кэрри, счастливая уже оттого, что Карлос простил ей безумное бегство.

– Нет, дорогая. Все было не так. Не знаю, как я умудрился полюбить тебя с первого взгляда, но это случилось, и, когда я все понял, было уже слишком поздно. Неужели ты не заметила, что я боялся расстаться с тобой даже на миг?

– Как и я с тобой... – пробормотала она, до глубины души потрясенная его словами.

«Полюбить с первого взгляда»? Вправду ли он это сказал – или ей почудилось?

– Я не мог противиться влечению к тебе, – тихо продолжал он, с болью и нежностью вглядываясь в лицо Кэрри. – Но не мог и признаться – даже самому себе, – что мои чувства глубоки и серьезны. Ведь это значило бы пересмотреть всю прошедшую жизнь, понять, что до сих пор я никогда не любил по-настоящему...

– Так ты не любил Лотту?

– Думал, что люблю. Но мы с ней никогда не были близки. Я и не знал, что такое истинная близость, пока не встретил тебя, – признался Карлос. – Я слишком быстро забыл о Лотте, и это меня пугало. Может быть, тебе это покажется странным, но мне было стыдно... я не хотел в этом признаваться...

– И поэтому говорил, что я тебе нравлюсь.

– Но когда ты исчезла, все мое благоразумие полетело к чертям, – с чувством продолжал он. – Я рвал на себе волосы. Не мог работать. Не мог спать. Бродил по трущобам, обыскивал убежища для бездомных... ты не представляешь, что я пережил за эти три недели!

Кажется, представляю, мысленно ответила Кэрри. Ведь и я чувствовала то же самое.

– Я словно в аду побывал! Думал уже, что никогда не увижу ни тебя, ни Дороти...

– Я собиралась пойти к адвокату и поговорить о разводе, но все откладывала, – призналась Кэрри. – Должно быть, боялась этого шага.

Голос ее дрожал – она с ужасом понимала, как близка была к тому, чтобы потерять свою любовь.

Карлос крепко, до боли стиснул ее в объятиях, но Кэрри обрадовалась этой боли, как не радовалась самым изысканным ласкам.

– Я бы не отпустил тебя. Все бы сделал, чтобы ты и Дороти остались со мной. На коленях умолил бы тебя вернуться. Неужели ты не понимала, как я счастлив с тобой? Не видела, не чувствовала?

И видела, и чувствовала, но не доверяла собственным ощущениям, с горечью подумала Кэрри. Ты был со мной нежен, заботлив, романтичен – но я не верила тебе лишь потому, что ты ни слова не говорил о своей любви. Слова оказались для меня важнее поступков.

– Ты говорил, что я тебе нравлюсь... что со временем ты ко мне привяжешься... – прошептала она. – От этих слов веяло ледяным холодом. Они звучали так, будто ты никогда, ни за что не полюбишь такую, как я!

Карлос недовольно скривился.

– Послушай, я ничего подобного не имел в виду. Просто не знал, как еще это назвать. Говорю тебе, я смертельно боялся слова «любовь».

– И поэтому обманул меня...

Он усмехнулся.

– Милая, я обманывал прежде всего себя. Уцепился за первый же попавшийся предлог – твою возможную беременность, чтобы привязать к себе тебя и Дороти.

Кэрри подняла на мужа счастливые глаза. Наконец исчезли все сомнения – он ничего больше от нее не скрывает!

– Я так тебя люблю! – воскликнула она.

– А я тебя.

– Скоро вернутся мама и папа, – сказала Кэрри.

– Не вернутся. Сегодня они ночуют в городе, в гостинице.

– Как так? – Кэрри изумленно заморгала.

– Я ведь уже был здесь вчера, пока ты гуляла с Дороти, – как ни в чем не бывало признался Карлос. – Твои родители пригласили меня в дом и устроили перекрестный допрос. Кажется, мой рассказ их вполне удовлетворил. Они посоветовали мне заехать сегодня вечером, когда их не будет дома, но побоялись, что нам с тобой не хватит времени...

– Не могу поверить... мама с папой и словечком не обмолвились! – выдохнула Кэрри.

– Я понимал, что наше с тобой сражение может затянуться надолго, и предложил им переночевать в гостинице...

– Выгнал их из собственного дома?! – сердито воскликнула Кэрри. – Да они ни разу в жизни не останавливались в гостиницах!

– Знаю. – Карлос улыбнулся. – Твоя мать, помнится, едва меня не расцеловала – она всю жизнь мечтала узнать, похож ли настоящий гостиничный номер на те, что показывают в кино.

– Ну ты даешь! Переманил их на свою сторону...

– Тогда мы квиты. Потому что ты переманила на свою сторону мою мать.

– Что ты такое говоришь...

Вместо ответа Карлос запустил руки в ее рыжие кудри и притянул Кэрри к себе. Губы их слились, и Кэрри мгновенно забыла, о чем шла речь.

– Как ты прекрасна! – прошептал он, на миг оторвавшись от ее сочных, припухших от поцелуя губ. – Когда я вспоминаю, что едва не потерял тебя, то содрогаюсь от ужаса.

– Я тоже тебя люблю, – простонала она, вцепившись руками в плечи мужа в бесстыдном желании как можно сильнее и жарче выразить свою любовь.

Иные слова были не нужны: взявшись за руки, они направились в спальню. Обмениваясь жаркими поцелуями, торопливо сорвали друг с друга одежду. Любовь их, казалось, приобрела новое измерение: теперь между ними не осталось ни подозрений, ни непонимания. Они соединились не только телами, но и душами, воистину, по слову брачного обряда, превратившись в единое существо.

– Так что ты говорил про свою мать? – спросила Кэрри много-много вечностей спустя, когда они лежали, сплетя руки, утомленные и счастливые.