Что-то изменилось в воздухе. Аарон увидел какое-то движение — беззвучное и могущественное — и на миг затаил дыхание. Явилось Божье присутствие — так, что все его видели. Пламя вырвалось из облака славы Божьей и поглотило жертву всесожжения и тук на жертвеннике. Послышался всеобщий вздох удивления и возглас благоговения и страха.

Господь принял их приношения, невзирая на все его грехи и грехи собравшихся людей!

Аарон воскликнул от радости и пал ниц перед Господом, по его щекам катились слезы.

Люди последовали его примеру.

* * *

Скоро Аарон привык к своему служению. Жертвы возносились ежедневно на рассвете и на закате. Жертва всесожжения оставалась на жертвеннике всю ночь до утра. Аарон совершал приношения в красивых льняных одеждах, но когда выносил пепел за стан, переодевался. Господь повелел, что огонь никогда не должен погаснуть. Аарон следил, чтобы этого не произошло.

Но он всегда тревожился об этом. По ночам ему снились огонь и кровь. Ему все время казалось, что он вдыхает запах дыма и крови. Во сне он видел людей, вопящих, как животные, из-за того что он не смог достойно выполнить свой долг и унять ярость Господню. Но еще больше его беспокоило то, что люди продолжали грешить. Они по-прежнему сотнями выстраивались в очереди, чтобы вынести свои споры на суд старейшин. Моисей всегда был занят, разбирая то одно, то другое дело. Казалось, людям никак не удавалось жить в мире друг с другом. Если что-то хоть немного ущемляло их, они готовы были ругаться, спорить и сражаться до последнего. Они не осмеливались спорить с Богом, но без конца спорили с Его служителями. Они были такими же, как Адам и Ева: хотели отведать запретный плод, независимо от того, сколько бед это сулило.

Однажды Аарон попытался ободрить сыновей:

— Мы должны быть для народа живым примером праведности.

— Нет никого более праведного, чем ты, отец.

Аарон старался не поддаться на лесть Надава, он знал, как быстро гордость губит людей. Разве не она погубила фараона, а вместе с ним и весь Египет?

— Моисей праведнее меня. Смиреннее, чем он, нет никого.

Авиуд ощетинился.

— Моисей всегда в скинии собрания, а ты где? Служишь людям.

— Мне кажется, наша доля тяжелее, — Надав прилег на подушку. — Когда в последний раз ты видел, чтобы наши двоюродные братья хоть пальцем пошевелили, чтобы нам помочь?

Елеазар поднял голову от свитка.

— Елиезер и Гирсам ухаживают за своей матерью, — тихо произнес он, нахмурившись.

Надав фыркнул, наливая себе еще вина.

— Это женская работа.

Мариам встала над ними.

— А вам не кажется, что вы уже достаточно выпили?

Надав бросил взгляд в ее сторону, потом протянул свой кубок. Авиуд снова наполнил его и повесил бурдюк с вином на крючок.

Аарону не нравилось нависшее в шатре напряжение.

— Каждый из нас призван на свое место. Моисей — тот, кто слышит голос Бога и передает нам Его повеления. Мы их выполняем. Господь оказал нам большую честь — служить…

— Да, да, — кивнул Надав, — мы все это знаем, отец. Но ведь скучно каждый день делать одно и то же, зная, что будешь заниматься этим до скончания века.

Аарон почувствовал, как внутри взметнулась горячая волна гнева.

— Не забывайте, кому вы служите, — он перевел взгляд с Надава на Авиуда, а потом посмотрел на младших сыновей. Те сидели в молчании, опустив головы. Неужели и они разделяли мысли своих старших братьев? Аарон почувствовал, что их нужно немедленно предупредить: — Вы будете в точности выполнять повеления Господа. Понятно?

Взгляд Надава изменился.

— Мы понимаем тебя, отец, — его пальцы крепче сжали кубок с вином. — Мы будем прославлять Господа каждым нашим действием. Как и ты всегда поступаешь, — он допил вино и поднялся. Авиуд тоже встал и вышел из шатра вслед за братом.

— Аарон, не позволяй им говорить с тобой таким тоном.

Он раздраженно взглянул на Мариам.

— И что ты предлагаешь?

— Надери им уши! Задай трепку! Сделай что-нибудь! Они оба считают себя праведнее тебя!

Он мог назвать десяток мужей, которые были праведнее, чем он, начиная с его брата и его помощника, Иисуса Навина.

— Они поразмышляют об этом и одумаются.

— А если нет?

— Прекрати, женщина! У меня и без твоего постоянного ворчания забот хватает!

— Ворчание? Как будто не я всегда хотела для тебя самого лучшего! — Мариам отдернула занавеску женской половины шатра, потом закрыла ее за собой.

Тишина была неспокойной. Аарон поднялся.

— Нам надо кое-что сделать, — он был рад, что нужно возвращаться в скинию. В его собственном шатре не было мира.

Елеазар выпрямился.

— Мы идем, отец, — он протянул руку, чтобы помочь Ифамару.

Аарон пропустил вперед обоих сыновей.

— Отлично, — сказал он и запахнул за собой полог шатра.

Елеазар шел рядом с Аароном.

— Тебе надо что-то сделать с братьями, отец.

— Почему ты говоришь против своих братьев?

— Я говорю ради их блага.

Аарон делал свою работу, а Елеазар и Ифамар помогали ему. Аарон с беспокойством размышлял о словах Елеазара. Где же Надав и Авиуд? Он не понимал своих старших сыновей. Ему самому больше всего хотелось быть во дворе Божьем. Конечно, находиться в присутствии Господа — это призвание Моисея, но Аарон радовался возможности быть так близко к Богу. Почему его старшие сыновья не чувствуют того же?

Аарон вздрогнул, услышав хохот. Кто посмел смеяться во дворе Господа? Обернувшись, он увидел у входа Надава и Авиуда. В одежде священников, они несли в руках кадильницы. Что это они делают? Аарон шел к ним, собираясь дать задание, когда Надав достал из-за пояса маленький мешочек. Он рассыпал порошок на тлеющие угли в кадильнице. Поднялся дым — желтый, голубой и красный, такой же, как у египетских жрецов в их языческих храмах.

— Нет! — закричал Аарон.

— Успокойся, отец. Мы просто поклоняемся нашему Богу, — Авиуд протянул свою кадильницу, и Надав высыпал в нее порошок.

— Разве вы хотите осквернить святое Божье…

— Осквернить? — Надав вел себя вызывающе. — Разве мы не священники? Мы можем оказывать почтение Богу так, как нам хочется! — оба сделали шаг вперед.

— Стойте!

Вдруг позади Аарона появился поток огня и, пройдя мимо него, ударил в грудь обоих старших сыновей. Аарона и младших сыновей сбило с ног. В ужасе от криков Надава и Авиуда, Аарон с трудом вскочил на ноги. Вопли страшной агонии длились всего несколько секунд — пламя быстро поглотило обоих. Сгоревшие до неузнаваемости, братья упали там же, где только что вызывающе стояли.